— Нет, для тех, с кем мне по пути, я не страшен. Ты, похоже, понял это. Так вот, именно ты поможешь нам найти жилу.
— Как жрецы собираются добывать золото, если всё, что находится на земле и под землёй, принадлежит только фараону?
— Это не твоя забота, Хемиуну, выполни свою часть нашего договора.
— Ты предлагаешь мне предательство в обмен на жизнь мою и моих детей?
— Не только жизнь, но и славу главного архитектора Большой пирамиды, тебя будут боготворить потомки. И ещё, вернусь к тому, с чего начал: быть пророком небезопасно, а быть пророком у фараона смертельно опасно. Если вдруг тебе пригрезится, что у фараона не всё в порядке с будущим, то лучше отнеси это на свою немощность как пророка. Найди, что ему сказать, это в твоих интересах.
— У меня есть время на раздумья?
— У тебя его нет. Ты уже узнал настолько много, что ты либо с нами, либо тебя не существует. Прощай.
Невысокий человек в одеждах строителя почтенно поклонился и отправился к выходу, где его ждали спутники.
Архитектор Хемиуну остался стоять в центре беседки, проклиная тот день, когда кошка Гепа легла к нему на грудь и его посетили первые пророческие видения.
* * *
Со стороны казалось, что пожилой человек, раздвигая тростью поросль в редкой посадке из молодых дубков, ищет грибы. Но Кондратьичу было не до грибов.
Утром Матвеев разложил большую карту прилегающей к посёлку местности и нанёс проекцию выработок шахты, добытую у маркшейдеров. Он мудрил над картой несколько часов и понял, какие ориентиры на поверхности соответствуют выработкам под землёй.
Уже несколько месяцев Василий Кондратьевич учился оценивать и анализировать своё состояние без помощи кошки. Теперь, чтобы увидеть будущее, ему необходимо было сосредоточиться, отключиться от внешних раздражителей и думать в заданном направлении. Образы, возникающие при этом, стали соответствовать действительности. Матвеев задался целью научиться работать «автономно», без помощи своей домашней любимицы, и, похоже, ему это начало удаваться. Поначалу он сам занялся исследованиями соседей без их ведома. К примеру, о том, что кассир Вера с автостанции скоро будет осчастливлена первенцем, он узнал раньше самой будущей мамаши. Когда осчастливленный этой новостью её супруг перебрал самогона и горланил песни на поселковой улице, участковый, после выяснения обстоятельств, только довёл счастливца домой и отпустил с миром. Слух, как обычно, распространился быстрее ветра, и Веркин муж, когда протрезвел, получил на орехи и от жены, и от родителей — не принято в этих местах афишировать пикантное состояние мамаш, дабы не сглазить.
Теперь же Матвеев день и ночь думал об одном — как оценить предчувствие беды под землёй, преследующее его постоянно.
Директор ему не поверил, и, наверное, правильно сделал. Следовало подготовиться, а не брать на испуг. Лукьянец — не тот человек, ему по полочкам нужно всё разложить, пока он сам в чём-либо не убедится — его с места не сдвинешь. Хотя что я могу ему рассказать, если сам с трудом разбираюсь в своих видениях? Ну да ничего — Черепанов поможет.
Мы залезли в тело планеты, начали его долбить, сверлить, взрывать, отбирать у неё внутренности и ждем поблажек, прощения за такое наглое вторжение? Люди, как черви в груше, ползают под землёй, чтобы насытить топливом свои прожорливые заводы, не понимая своей беззащитности. Одно движение породы или выброс — и нет смены. Месть. Это месть наглому и бесстрашному человеку за самоуверенность.
«Зачем тогда я об этом знаю?» — Кондратьич не находил себе места. Эти мысли не давали ему жить жизнью обычного человека. Знания обычно добывают, а тут они сами лезут в голову. Навязываются и тревожат. Что с этим делать?
Ноги болели от постоянной ходьбы то по пахоте, то по лесопосадке, но Матвеев не сдавался. Остановившись в очередной раз, нанёс на карту пройденный путь — на бумаге образовывалась спираль, и он двигался к её центру. Работа продвигалась медленно. Глядя вниз, будто пытаясь что-то рассмотреть там, в глубине, он двигался, подчиняясь непонятному инстинкту, к точке, которая и должна была стать эпицентром взрыва. Ближе к вечеру рисунок на карте напоминал очертания разреза раковины некоего древнего моллюска. Матвеев стоял в центре этой раковины. Именно здесь на большой глубине и произойдет взрыв. Что станет его причиной: выброс метана или геологические процессы, людская безалаберность, — не важно. В этом месте произойдёт мощное сотрясение земли.
Суббота на шахте — такой же день, как и все остальные. Производство не знает выходных, и если тебе выпало работать, то быстро теряешь счёт дням недели. Шахтёры лучше ориентируются по датам. Такого-то числа — в первую смену, такого — во вторую, и так всю рабочую жизнь. Но в эту субботу совершенно неожиданно спуск в шахту горняков второго добычного участка был отменён. В нарядной главный инженер Попов собрал смену и пояснил:
— Сегодня и в течение следующих двух дней работать будут только бригады, поддерживающие жизнеспособность шахты, и первый добычной участок. Остальные пока свободны.
— А выходы проставят?
— За сегодня проставят, а дальше — по ситуации. В шахте ведутся работы по устранению опасности выброса метана. Рисковать не будем, как говорят врачи — вскрытие покажет, ошибаемся мы или нет. Кто получил наряд на поверхность, может приступать, кто свободен, может идти.
Несколько удивленные таким поворотом событий, горняки начали разбредаться.
* * *
— Кондратьич, ты дома?
Матвеев открыл калитку и увидел бледную Трофимовну.
— Что ты, баба Аня, на ночь-то глядя? Что стряслось?
— Нет покоя мне третий день. Витя, старший мой, уже за сорок ему, а всё никак не образумится. А теперь и вовсе пропал.
— Да не плачь, баба Аня, по порядку рассказывай, — Кондратьич провёл старушку в дом и усадил на табурет. — Может, он на заработки подался?
— Какие заработки? Все его заработки — железо. Что подберёт, с того и живёт, ты же знаешь. Они в шахту полезли. За железом.
— Такого быть не может, баба Аня, кто ж их туда пустит, да ещё и воровать? И шахта закрыта с субботы, ты напутала что-то.
— Да не в «Глубокую» они пошли. Приехал коммерсант из города, бригаду, сказал, набирает. Нужен слесарь толковый. Разбирать что-то, я особо не прислушивалась. Витенька и согласился, руки-то ещё помнят, хоть и пьёт часто. Денег пообещал, мой и пошёл.
— И не сказал, когда вернётся?
— Говорил, каждую ночь спускаться буду, а отсыпаться потом целый день.
— Куда спускаться? Его же с треском выгнали за пьянку!
— Говорю же тебе — не на «Глубокой» они работали, на «Молодогвардейской».
— Интересно… как так? Она же закрыта давно, там затоплено почти всё.
— Городской говорил, мол, не глубоко пойдёте, металл поднимете из сухой выработки — и свободны.
