Помещение, в котором проживал «избранник Донбасса», домом выглядело только со стороны. Спроектированное специалистом, наверняка знакомым с японской архитектурой, здание состояло из нескольких комплексов, плавно переходящих друг в друга. И никаких так горячо любимых в последнее время этажей, колонн и башенок. Поэтому тот, кто смотрит на такой дом со стороны — видит только его небольшую часть, в то время как остальные сотни квадратных метров искусно спрятаны от посторонних глаз.
Роберта Карловича Иван заметил еще издалека — тот не спеша плыл к берегу, где его ожидал один из охранников с полотенцем и халатом в руках. «Во дед дает», — с завистью подумал Иван и, чтобы не беспокоить старика, свернул на ближайшую тропинку.
Как Иван ни старался об этом не думать, но мысли вновь и вновь возвращались ко вчерашнему разговору с Яузе. Какая-то недосказанность, оставшаяся между ними, не давала ему покоя. Он прекрасно понимал, что «старый лис» его просьбу подумать над предложением работать в одной команде воспринял как отказ. И чем больше Иван об этом думал, тем больше понимал, что, в общем-то, так оно и есть. Он не мог этого объяснить, но события последних двух лет заставили его задуматься над многими раньше казавшимися обыденными и простыми вещами: где твой дом? кого ты хочешь видеть рядом с собой? чем в этой жизни ты хочешь заниматься? «Старею, наверное», — нашел самое простое объяснение всем своим сомнениям Черепанов.
Вернувшись с пробежки и приняв душ, он решил разобрать вещи, которые вчера на авторынке в спешке забирал из машины. «И как это все помещалось в бардачке?» — спросил он сам себя, откладывая в сторону какие-то квитанции, солнцезащитные очки, карту автомобильных дорог, несколько начатых пачек сигарет, записную книжку, шариковые ручки. Среди всего этого «добра» он заметил старую потрепанную тетрадь. Это была реликвия его семьи. Именно эти слова сказал когда-то его отец, передавая ему дневник своего отца и деда Ивана — Павла Трофимовича Черепанова. Иван хорошо помнил, как иногда поздним вечером отец усаживался за стол, бережно перелистывал страницы и начинал читать ему, тогда еще совсем маленькому мальчишке, историю о паровозе, который мог превращаться в самолет, и о двух друзьях — дяде Артеме и дяде Иосифе. Сейчас Иван даже не мог вспомнить, как дневник деда мог оказаться в машине. «Наверное, когда наши уезжали в Харьков, забрал из офиса, а домой так и не донес», — подумал Черепанов, открывая тетрадь.
«12.12.1917 год. Второй день. После того, как делегаты очень бурно провели вчерашний день, страсти немного успокоились. Вопрос был вокруг того, что изначально это был съезд депутатов Донецкого и Криворожского бассейнов. А после прибытия делегатов Всеукраинского съезда из Киева всё смешалось. Договорились о том, что в первой половине дня будут решать вопросы области, а во второй половине — вопросы Украинского съезда. Меньшевики голосовали против. Меньшевики вообще были против всего, что вызывало у товарища Артёма бурю эмоций. Пока единственное, что удалось сделать — это избрать председателем областного Совета Магидова. Он хоть большевик. Прошлый был эсером. Фамилию даже вспоминать не буду».
Дневник деда Иван читал несколько раз: в юности, когда получил его от отца, и уже будучи журналистом. Думал даже сделать небольшую передачу — пусть все знают, какой у него был героический дед, с самим Артемом революцию делал. Но сегодня рассказ деда о событиях в Донбассе в далеком семнадцатом прозвучал для Ивана совершенно по-иному. Открыв дневник с первой страницы, он начал читать его еще раз.
Иван со слов родителей знал, как погиб его дед. Версию о случайной гибели Павла Трофимовича Черепанова в их семье никто всерьез не воспринимал. Вот и сейчас, прочитав запись, сделанную дедом за несколько часов до своей гибели, Черепанов надолго задумался. «Кто же виноват в смерти Артема? Троцкий, Сталин, Енукидзе — какая теперь разница? Все они одинаковые. Здесь важно другое — дед хорошо понимал, что его ожидает после того, как он расскажет сыну Артема всю правду о гибели его отца. Знал, но все равно пошел».
От этих мыслей его отвлек телефонный звонок. На экране телефона высветился чужой номер, но в трубке раздался хорошо знакомый ему голос Виталия Заборского:
— Иван Сергеевич, это вы? Здравствуйте. Мне сказали, что я могу с вами поговорить, — в этом месте голос друга дрогнул, и он на какое-то время замолчал.
— Да, Виталий, это я. Как у тебя дела? Что нового? — спросил Черепанов, хорошо понимая, что их разговор могут слышать и другие.
— Нового? Да много нового… Вот, например, сегодня я узнал, что у меня будет новый следователь. Это он, кстати, дал мне свой телефон и предложил позвонить вам. Я ожидал, что через пару недель будет суд, а теперь все возвращается на круги своя.
— «На круги своя» — это хорошо. Надеюсь, дружище, скоро увидимся.
Словно почувствовав, что их разговор подходит к концу, Заборский торопливо сказал:
— Иван Сергеевич, у меня будет к вам одна просьба. По телефону это долго рассказывать, — в этом месте Виталий сделал многозначительную паузу. — У меня вчера был адвокат. Пообещал, что все вам передаст. Выслушайте его и, если сможете — помогите.
В трубке послышался мужской голос, который просил Виталия заканчивать разговор, и сразу же раздались короткие гудки. Но это уже было и не важно — все, что нужно, Черепанов услышал. Астахов сдержал слово, и теперь у Виталия есть шанс попасть в список подлежащих обмену.
Астахов… Это он был вчера у Виталия. Но о чем просил его Заборский, и что он должен ему передать? Недолго думая, Черепанов набрал номер адвоката, и в это же время раздался стук в дверь. На пороге стоял Астахов.
— Вот за это меня и ценят клиенты — вы еще только собрались мне позвонить, а я уже здесь, — смеясь, произнес он, явно довольный произведенным эффектом.
В двух словах он рассказал о своей встрече с Виталием:
— Ваш друг держится молодцом. Если бы не ранение, вообще все было бы замечательно. А так еще немного прихрамывает. Хотя я лично считаю, что это ранение и спасло ему жизнь. Вы, наверное, знаете, что в плен он попал без сознания. Ну, а какое удовольствие бить бесчувственное тело? Так, пару раз ткнули штык-ножом, видят, что мясо, и отстали. Короче, я свое дело сделал, дальше списки, обмен — это вы уже без меня. Но тут вот какое дело. Виталий попросил кое-что вам передать.
Астахов достал из внутреннего кармана лист бумаги и протянул его Черепанову. Это был список, состоящий из двенадцати фамилий и имен, некоторые из которых были ему знакомы. Это были имена его коллег — журналистов, работающих в различных изданиях Луганщины. Несколько раз пробежавшись глазами по списку, Черепанов вопросительно посмотрел на адвоката.
— Ваш друг попал в плен к бойцам добровольческого батальона «Смерч». Они не сразу отправили его в госпиталь, какое-то время он провалялся в яме вместе с другими пленными. В основном это жители Донбасса, которые принимали самое активное участие в организации и проведении того самого референдума. Есть среди них и журналисты. Когда Заборского увозили в госпиталь, там было двенадцать человек. Сколько осталось сейчас — одному Богу известно. Их бьют и пытают каждый день. Особенно достается женщинам, сами понимаете — озверевшие мужики. Но их всех можно спасти. Для этого нужно выйти на Моджахеда, одного из командиров батальона, который занимается у них обменом военнопленных или заложников, не знаю, как правильно. Виталий знает, что вы в последнее время занимаетесь такими вопросами, и он просит вас, если это возможно, помочь этим людям.
