— Он расстроен из-за ребенка и разочарован тем, что ваш брак не удался, но, по-моему, он считает, что вы приняли правильное решение. Собирается через несколько дней обратно в Японию. Еще он сказал, что вы выставляете дом на продажу.
— Мне там больше жить не хочется, а покупали мы его вдвоем, так что все справедливо.
— Ты уверена? А где ты будешь жить? Твой папа не сводит тебя с ума?
Будучи несчастной жертвой, да еще находясь на грани развода, будьте готовы к тому, что близкие станут подвергать сомнению самое важное решение в вашей жизни. Создается впечатление, что вас принимают за слабоумную, которая лишена способности ясно мыслить. А вот ваши подруги, задав несколько десятков несвязных вопросов, вздыхая и хмурясь по поводу вашей непрактичности, безусловно смогут обнаружить нечто такое, что вам и в голову не приходило, когда вы обдумывали в сотый раз свое положение. Они уверены, что ваши проблемы мгновенно решатся, коль скоро вы прислушаетесь к их бесценным советам.
— Нет, как это ни смешно. — Вспомнив о папе, я улыбаюсь. — Он мне скорее помогает взять себя в руки. Правда, за всю неделю он только один раз смог назвать меня Джойс. Я поживу с ним, пока дом не будет продан и я не найду себе другое жилье.
— История с этим мужчиной, конечно, странная… — Взмахом руки Кейт отметает моего американца как некую незначительную помеху. — Но ты о себе расскажи. Как ты сейчас? Мы не видели тебя после больницы, и мы так волновались.
— Простите, девочки, мне жаль, что так получилось. — Когда они пришли меня навестить, я попросила папу отправить их по домам, чего он, разумеется, не сделал, так что они несколько минут посидели рядом со мной, пока я смотрела на розовую стену, думая о том, что смотрю на розовую стену, а потом они ушли. — Но и была вам очень благодарна за то, что вы пришли.
— Нет, не была.
— Ну хорошо, не была тогда, но благодарна сейчас.
Я думаю об этом «сейчас». Что ж, они сами попросили рассказать о себе.
— Я теперь ем мясо, пью красное вино, а анчоусы ненавижу. Я разлюбила Кайли Миноуг, зато без ума от Джона Келли — он поет ирландский рок, знаете? Но больше всего мне нравится классическая музыка. Прошлой ночью, перед тем как пойти спать, я слушала арию «Mi restano le lagrime» из третьего акта первой сцены оперы Генделя «Альцина» и не только понимала итальянский, но знала все слова. Мне много чего известно об ирландской архитектуре, но не так много, пак о французской и итальянской. Я читала «Улисса» и могу цитировать оттуда целые пассажи, хотя на самом деле даже не сумела дослушать аудиокнигу. Как раз сегодня я написала письмо в муниципалитет. Я считаю, что их попытка впихнуть еще один уродливый жилой комплекс в район, где стоят старинные, однако не такие уж фешенебельные дома, означает, что им плевать не только на национальное наследие, но и на людей, живущих в этом районе. Письмо очень резкое, а ведь раньше я думала, что мой отец — единственный человек, который позволяет себе ругаться в письменной форме. Вы скажете: подумаешь, написала письмо городским властям! Ничего в этом нет особенного! И будете в общем-то правы, если бы не одно «но»: еще две недели назад я с восторгом предвкушала, как буду показывать клиентам квартиры, расположенные в этом новом комплексе. А сейчас мне совсем не по себе: я очень расстроена разговорами о сносе здания, построенного более ста лет назад в старой части Чикаго, так что я планирую написать еще одно письмо. В чикагскую мэрию. Уверена, вы не понимаете, откуда я узнала о предстоящем сносе здания. Что ж, я прочла об этом в свежем номере «Обзора искусства и архитектуры», в единственном по-настоящему серьезном международном издании. Я недавно на него подписалась. — Я перевожу дух. — Вы можете спросить меня о чем угодно в области искусства, и, вероятно, я буду знать ответ. Только я не понимаю — ну то есть абсолютно не понимаю! — откуда.
Ошеломленные Кейт и Фрэнки смотрят друг на друга.
— Может, это потому, что теперь ты перестала постоянно переживать из-за ваших с Конором отношений? Стрессовая ситуация закончилась, и ты смогла увидеть окружающую тебя действительность, так сказать, новым взглядом, — предполагает Фрэнки.
Я размышляю об этом, но недолго:
— Почти каждую ночь мне снится сон о маленькой девочке со светлыми волосами, и каждую ночь она становится старше. В этом сне всегда звучит музыка — песня, которую я точно никогда не слышала. А если девочка не снится, то я вижу другие сны, и такие яркие! О местах, в которых никогда не бывала, о еде, которую никогда не пробовала. Меня при этом окружают незнакомые люди, которых я, судя по всему, хорошо знаю. Снится пикник в парке — вдвоем с рыжеволосой женщиной. Мужчина с зелеными ступнями. И разбрызгиватели. — Я напряженно пытаюсь восстановить в памяти детали. — Что-то, связанное с разбрызгивателями. Когда я просыпаюсь, мне приходится себя убеждать, что мои сны не реальность, а моя реальность не сон. Я бы ни за что с этим не справилась, если бы не папа с его улыбкой и сосисками на сковородке, гоняющийся по саду за котом по имени Пушистик и по какой-то неизвестной мне причине прячущий мамину фотографию в ящик в прихожей. Я начинаю думать о папе и возвращаюсь в свою собственную жизнь, и все становится не так уж дерьмово. И еще я думаю о мужчине, о котором вам рассказывала. Не о Коноре, как можно было бы предположить, любви всей моей жизни, с которым я только что рассталась. Нет, я продолжаю думать об американце, которого даже не знаю.
В глазах у девочек стоят слезы, на лицах — сочувствие, беспокойство и смущение.
Я не жду от них каких-нибудь членораздельных высказываний: ведь я их здорово огорошила и они, вероятно, думают, что я сошла с ума. Так что я снова перевожу взгляд на детей и смотрю, как Эрик подходит к бревну шириной всего четыре дюйма, обтянутому тонкой кожей, и взбирается на него. На лице Эрика застыло выражение нервной сосредоточенности.
Тренер кричит, чтобы он раскинул руки, как крылья самолета. Мальчик на миг замирает и медленно поднимает руки.
Инструктор говорит ему что-то ободряющее, и на лице Эрика распускается гордая улыбка. Он поднимает глаза, чтобы посмотреть, наблюдает ли за ним мать, и в этот самый момент теряет равновесие и падает. К несчастью, бревно оказывается у него между ног. На его лице застыла гримаса ужаса.
Фрэнки опять фыркает. Эрик начинает рыдать. Кейт бежит к своему ребенку. Сэм продолжает пускать пузыри. Я ухожу.
Глава шестнадцатая
Проезжая на пути к папе мимо своего дома, я стараюсь на него не смотреть. Однако глаза проигрывают битву с мозгом, и я вижу машину Конора, припаркованную рядом. Со времени последнего совместного ужина в ресторане у нас произошло несколько разговоров, причем раз от раза температура привязанности, которую мы друг к другу испытывали, падала, пока не дошла до нижнего уровня шкалы. Первый звонок раздался через сутки после того ужина, поздно ночью. Конор спрашивал — в самый последний раз, разумеется, — правильно ли мы поступаем. Я лежала на кровати в крошечной комнате, где провела свое детство, смотрела в потолок и чувствовала, как его сбивчивые слова и мягкий голос вползают в мое ухо. Ну точно как десять лет назад, когда мы только познакомились. В тридцать три года, вернувшись к отцу после семейной неудачи и слыша в трубке несчастный голос мужа, я, признаться, пережила борьбу с самою собой. Ведь как просто было вспомнить все хорошее, что мы пережили вместе, и изменить решение! Однако простые решения — это обычно неправильные решения, и жизнь порой ставит нас в ситуации, когда отступление смерти подобно.
