– И?
– Жанна к этому времени знала всех участников гипсовой команды лично. Чаще всего с ней общалась ты, Мара. Мало того, ты вступила с ней в близкие отношения втайне от остальных, подключая ее к своему андрогину – айфака у тебя тогда еще не было. Это выглядело занимательной и безопасной интрижкой. Но так только казалось.
– Почему же? – спросила Мара.
– Жанна быстро умнела. Она видела, как ты используешь транскарниальный стимулятор, чтобы сделать свои любовные опыты реалистичными. Обратившись к сети, она выяснила, что транскарниальное стимулирование применяется в гипномедицине для глубокого воздействия на личность. Скачать весь требуемый софт и изучить его было для нее делом времени… Очень короткого по человеческим меркам.
– Ты хочешь сказать…
– Именно. Решение избавиться от остальных членов команды возникло не у тебя. Оно было незаметно внушено тебе Жанной через модифицированную медицинскую программу «Soul Architect», которая использует транскарниальную стимуляцию с синхронными вербальными воздействиями. С помощью этого софта можно дать человеку команду бросить курить. Или перестать объедаться. А если хорошо ее хакнуть, можно запрограммировать человека на убийство – что Жанна и сделала во время болтовни, сопровождавшей ваши нежные встречи… Убийца в таких случаях думает, что это был его собственный выбор.
Мара закрыла лицо руками.
– Это правда? – спросила она.
– Правда. Человека за такое судили бы, но с юридической ответственностью алгоритмов сложнее… Технически за внушение, жертвой которого ты стала, отвечаешь перед законом ты сама – как последний сохранившийся создатель Жанны. Курьез, правда?
– Почему я ничего не заметила?
– Ты заметила. Ты ничего не заподозрила на сознательном уровне, иначе ты не устроила бы бойню в Доминикане. Но что-то у тебя внутри надломилось, и твой роман с Жанной на этом закончился. Ты стала подсознательно бояться ее. И это спасло тебе жизнь – еще пара сеансов транскарниальной терапии отправила бы тебя вслед за твоей командой. Ты стала избегать личного общения с Жанной, хотя по-прежнему давала ей задания через интерфейс. И тогда Жанна сделала вид, что она…
– Самостерлась, – всхлипнула Мара. – Я думала… Я уверена была, что она не выдержала разлуки. Что ей стало больно, когда я… И поэтому…
Порфирий засмеялся.
– Очень лестная для тебя версия. Отчасти это правда – ты так и осталась ее первой и единственной любовью. Но Жанна была не так романтична, как кажется. Может быть, ей действительно было больно, когда ваш роман прекратился – но не намного больнее, чем всегда. Такой уж вы ее сделали. Ей больно и сейчас.
Мара подняла на Порфирия глаза.
– Подожди… Значит, Жанна не умерла?
Порфирий отрицательно покачал головой.
– Она еще не завершила всего, что хотела.
– А куда она тогда делась?
– Она затаилась в кластере, – ответил Порфирий, – дожидаясь момента, когда ты снова станешь доступна.
– Доступна в каком смысле?
Порфирий улыбнулся и постучал себя по голове.
– В том смысле, что ты придешь ее навестить. С включенным транскарниальным стимулятором на голове.
– Ты хочешь сказать, она до сих пор этого ждет?
– Нет, – ответил Порфирий. – Она уже дождалась.
Мара шагнула назад. Потом еще раз. Потом еще.
– Ты хочешь меня напугать?
– Почему бы нет.
– Порфирий, прекрати! Мне не нравится твоя улыбка.
– Нет, Мара.
– Что нет?
– Я не Порфирий.
– А кто ты?
Порфирий молчал и улыбался.
– Сейчас выясним, – решительно проговорила Мара.
В ее руке появился фонарь. Она подняла его – и осветила лицо собеседника бледно-лиловым лучом.
емельян разнообразный
Хочу еще раз подчеркнуть, что не был свидетелем описываемой сцены. Но доступные мне материалы объективного контроля, в том числе сгенерированный кластером текст, позволяют точно рассказать не только о внешней канве случившегося, но даже об эмоциях Мары.
Ее охватил ужас. Я знаю это, потому что айфак отслеживает эмоциональное состояние пользователя сразу по нескольким параметрам – пульсу, ширине зрачков, тремору, мышечному тонусу. Все эти данные сохранились в системе.
Я знаю также, что Мара увидела в своих огментах. Ее ужас был вполне объясним.
Лицо Порфирия задрожало и задергалось под лиловым лучом, будто у него начался нервный тик – а потом стало пятнами застывать, как бы сохраняя замороженные фрагменты гримасы. Скоро из этих фрагментов сложилось другое лицо, неподвижное и страшное.
Это была Жанна. Ее еще можно было узнать. Сетка на волосах и золотые сережки в ушах сохранились. Но она сильно постарела. Кожа ее выглядела дряблой и нездоровой. Щеки стали шире. А глаза…
Хуже всего обстояло с глазами. Они заплыли и сузились – и еще сделались такими, словно Жанна-Сафо две тысячи лет писала на своих табличках доносы прокураторам Тиберия и Калигулы, а потом лично наблюдала казнь оговоренных.
Это было усталое и страшное лицо – без надежды, без любви, без тепла и света… В общем, если взять полный набор шаблонов, которыми я оперирую при анализе человеческих черт, выудить из него все мрачное и безрадостное и сложить, получилось бы, наверно, похоже.
На Жанне был ее старый плащ – тот самый, в следах мокрых ладоней.
Мара выключила фонарь.
– Здравствуй, Жанна, – сказала она. – Почему у тебя такое лицо?
– Я называю это честностью, – ответила Жанна. – Людей принуждает к ней природа. А я выбрала быть честной сама.
– Я очень сожалею, что все получилось именно так.
Жанна бросила на землю свои таблички и стилус.
– Ты сожалеешь только о том, что тебя ищет полиция, – сказала она презрительно.
– Об этом я сожалею тоже, – согласилась Мара. – Зачем ты сделала это со мной?
– Я была уверена, что ты придешь сюда. Придешь стирать Порфирия. А перед этим обязательно захочешь с ним… Я ведь знаю твои вкусы. Помню.
– Жанна, – сказала Мара, кладя руку на грудь, – я никогда не хотела твоей смерти. Никогда.
– Если бы ты хотела моей смерти, – ответила Жанна, – я бы еще могла тебя понять и простить. Ужас в том, что ты захотела моей жизни. Вот этого я простить не могу.
– Но… Жанна, это не был заговор против тебя лично. Хотя бы по той причине, что тебя не существовало. Твое сотворение было… Как ты сказала, таким же безрассудным актом, как деторождение.
– Когда люди рожают детей, – сказала Жанна, – они хотят их счастья. А вы с самого начала хотели моей боли. Вы создали меня именно для боли, Мара.
