«Мальчишки ухаживали за мной так, будто я была единственным существом женского пола во всей округе. Будучи подростками, они ограничивались прощальным поцелуем и неловким объятием в коридоре. На самом деле я без труда отражала атаки большинства ухажеров. В пятнадцать — восемнадцать лет парни не слишком настойчивы. Я думаю, что, если бы опытные женщины не соблазняли их, мальчишки сохраняли бы невинность так же долго, как и девочки (если они сохраняют).
Среди моих ухажеров были, однако, и молодые люди, вступавшие между собой в реальное соперничество, а время от времени попадался даже настоящий „волк“, с полным набором терминологии и планов соблазнения. Этих было особенно легко дурачить, просто потому, что мне их не было жаль».
Купаясь в холодноватом ликовании, Норма Джин еще не осознавала того, что потом стало ложкой дегтя в бочке меда ее славы, — именно в те годы, годы отрочества, она все больше проникалась уверенностью, что быть значимой может только как объект чувственных взглядов, ни в коем случае не сама по себе.
Безусловной любви Аны Лоуэр, увы, все-таки не хватило для того, чтобы залечить раны, черные дыры в сердце девочки, исцелить ее от разрушительной неуверенности.
Летом 1940 года у Нормы Джин случился первый «официальный» роман. Ее избранником стал рыжеволосый старшеклассник Чак Морен. Хотя оба учились в средней школе имени Эмерсона, познакомились они не на переменке, а, как рассказывают, в дешевом баре «Хи-Хо» или на пляже. До момента, когда танцовщица Мишелин Бернардини показала публике первое бикини, оставалось еще шесть лет, но купальник Нормы Джин был, как и прочая ее одежда, на несколько размеров меньше положенного.
Чак был, что называется, «плохим парнем»: мог, например, угнать приглянувшийся автомобиль, чтобы свозить приглянувшуюся девушку поразвлечься на аттракционах в Оушен-парк. Из-за этого у Морена не раз бывали проблемы и с владельцами машин, и с родителями девушек, если те или другие обнаруживали пропажу раньше времени.
Но для свиданий с «девушкой Ммм» Чак просил автомобиль у отца. Парочка отправлялась на пристань, в танцзал, где часто отплясывала огненную румбу киноактриса Лана Тернер, чей муж Арти Шоу руководил оркестром.
О том, как проводили время Норма Джин с Чаком, Мэрилин Монро вспоминала: «Мы танцевали до упаду, а потом выходили на стаканчик колы и прогуливались на холодном ветру. Чаки давал мне понять, что хочет чего-то большего, нежели просто иметь партнершу для танцев. Его руки вдруг оказывались везде! Но меня это пугало, и я была довольна, что умею выцарапаться от самых сильных ребят — жизнь в сиротском приюте, а также то, через что довелось пройти с Доком и Джеком, научила меня этому. Бедный Чак ничего с этого не имел, у него только болели ноги, и он тратил силы на борьбу со мной. Но я себе думала так: что ж, у него просто нет права ни на что большее. Кроме того, я в самом деле не больно рвалась к сексу, и в этом, пожалуй, были свои хорошие стороны».
Роман сошел на нет в сентябре, когда начались занятия: у Нормы Джин — все в том же учебном заведении имени Эмерсона, у Чака — в школе-лицее при университете. Но юноша еще года два слал Норме Джин открытки на День святого Валентина.
Похоже, и с Чаком, и с другими ухажерами Норма Джин действительно вела себя как типичная кокетливая девчонка-подросток: болтала, танцевала, обнималась, целовалась, но не позволяла «лишнего».
В школьной газете «Эмерсонец» однажды появился шуточный гороскоп, в котором Норме Джин Бейкер пророчили будущее «лучезарно улыбающейся директрисы пристанища для старых дев». Вполне вероятно, это один из разочарованных кавалеров отомстил ей таким довольно элегантным способом.
Писала для «Эмерсонца» и сама Норма Джин. Одна из ее заметок в ретроспективе выглядит весьма занятно:
«После анализа и сопоставления результатов более чем полусотни анкет, распространенных в школе, мы приходим к выводу, что для пятидесяти трех процентов наших молодых людей идеалом девушки является блондинка. Сорок процентов отдают предпочтение брюнеткам с голубыми глазами, а семь утверждают, что хотели бы очутиться на безлюдном острове с рыжеволосой девчонкой… Если иметь в виду максимальное единомыслие анкетируемых, то идеальной девушкой была бы блондинка с медовым отливом волос, изящной фигурой и правильными чертами лица, притом элегантная, интеллектуальная и одаренная в спортивном отношении (но все-таки женственная); кроме того, она должна быть лояльной подругой».
То ли в конце 1940-го, то ли в начале 1941 года Норме Джин снова пришлось собрать свои скудные пожитки. Ана Лоуэр, из-за возраста и тучности страдавшая сердечно-сосудистыми болезнями, чувствовала себя все хуже, а девочка, еще, в сущности, ребенок, сама еще требовала ухода и никак не годилась в сиделки. Возможно, причиной очередного переезда Нормы Джин отчасти стало и ее вызывающее поведение. Ана была терпимым человеком и редко ругала воспитанницу. Поначалу она даже радовалась, что девочка развлекается, что та окружена друзьями. Но вид столь бурно расцветающей женственности наверняка заставлял доброе больное сердце Аны Лоуэр биться быстрее. Она уже не могла контролировать Норму Джин и, скорее всего, боялась, что та под ее присмотром «попадет в беду».
На этот раз Норма Джин не очень печалилась, не решила, что ее предали вновь.
Во-первых, ее брала к себе Грейс — а значит, возвращала ей свое «признание». Во-вторых, Ану она могла навещать сколько угодно, а молитвы в компании пожилых знакомцев «тети» уже порядком ей наскучили. В-третьих, с Годдардами тогда жила вышеупомянутая старшая дочь Эрвина, Элинор, и у Нормы Джин наконец появилась близкая подружка-ровесница — а подрастающим девочкам это просто необходимо.
Элинор, которую в семье звали Бейб, была на полгода младше Нормы Джин, примерно одного с ней роста и одной комплекции. Даже волосы у них были одного цвета. Характерами они тоже были схожи. Часто весь дом оглашался жизнерадостным девчачьим смехом. Элинор позже говорила, что, кажется, именно тогда Норма Джин научилась смеяться по-настоящему — без кокетства и жеманства, без желания понравиться или угодить, просто беззаботно хохотать от души. Она открыла в себе «блестящий талант веселиться».
Вместе девочки бегали в кафе, кино, на танцы — и обрастали кучей приятелей. Новые знакомые нередко принимали Норму Джин и Бейб за сестер-близнецов, и девочкам это ужасно нравилось. Они вовсю пользовались своим сходством, меняясь одеждой, одинаково красясь и причесываясь.
Перед сном они подолгу шептались и хихикали, делясь девчоночьими секретами. Но были среди этих секретов и печальные. Элинор рассказала Норме о выпавших на ее долю злоключениях: равнодушной к детям матери-психопатке, приемных семьях, где подопечных колотили и принуждали к тяжелой работе, о беспросветности и отчаянии. Как мы уже говорили, многое из этих рассказов стало потом, по видимости, материалом, из которого Мэрилин Монро склеила миф о себе.
Школа, в которой теперь учились Норма Джин и Бейб, располагалась довольно далеко от принадлежащего Ане Лоуэр особняка в западном Лос-Анджелесе, куда Годдарды переехали незадолго до «расширения семейства». Зато рядом с прежним домом Годдардов на Одесса-авеню (владелицей которого, к слову сказать, тоже была Ана). Грейс спросила бывшую соседку, Этель Догерти, не может ли ее 20-летний сын Джим привозить девочек домой после уроков. Джеймс Догерти поначалу с улыбкой отнекивался — болтушки, дескать, сведут его с ума. Но потом рассудил, что компания двух прелестных юных особ — не такое уж и наказание, а времени водительские услуги отнимут у него не так уж и много.
