Дети должны были спать в таких условиях, что же делать.
Они привыкли, и привыкли к тому, что папе нельзя мешать.
Но договоренность была такая, что до семи он не приходит. С семи до девяти – его время.
Иногда удавалось отвести детей к соседям на два часа.
Никита являлся точно в свою пору, правда, кроме субботы и воскресенья. На выходные он брал как бы отгул от семьи. («Папа работает», – объясняла Леля детям.)
Нечего им было объяснять, незачем было сохранять видимость – но Леля ее сохраняла всеми силами. Дети не должны страдать. У них есть папа.
Леля совершенно ни на чем не настаивала, буквально головы не поднимала, да, нет, никаких требований.
Даже когда она заболела, лежала с температурой, вся красная, с хриплым кашлем, она и тогда не разозлилась, не выкрикнула, что детям нечего есть, когда он пришел и особенно громко включил телевизор.
Как будто бы ее вела какая-то тайная мысль, некоторый договор с самой собой. (Это бывает, что в крайних ситуациях люди как бы успокаиваются, зная, что уже никакой надежды нет.)
А положение было такое, что им действительно не на что было жить, Никита платил за квартиру, свет, газ и телефон, причем лампочки поменял на самые грошовые.
Нищета подошла уже последняя. Леля, бывшая медсестра, не могла работать – маленькая дочь все время болела.
Сама Леля была из интеллигентной семьи, но когда отец ее умер, мама стала тихо сходить с ума. Продала квартиру и купила пока что – «временно» – большую комнату в коммуналке, чтобы на просторе выбрать что-то получше, да так они там и застряли.
Деньги быстро кончились.
Каким-то образом, когда Леля была в туристическом лагере, мама в две недели успела выйти замуж за торговца овощами с рынка, снимавшего комнату в их квартире, и мгновенно прописала к себе всех его детей, мать и кучу родственников из родной пещеры, а потом – все произошло весьма быстро – скончалась.
Девочка вернулась, когда уже в ее комнате жил целый табор, а на все вопросы они отвечали: «Не понимай».
Сам торговец овощами все рассказал очень старательно, повез Лелю на кладбище, все документы у него были в порядке.
Леля поехала к деду за город, старый дед пытался хлопотать, ходил в милицию, в суд, но все разводили руками: мать Лели была алкоголичка.
Сказали, надо нанимать вам адвоката, а на какие деньги?
Дед тогда плюнул и прописал Лелю к себе в Сергиев Посад, где у него было полдома с огородом и с удобствами во дворе.
Леля бросила школу, поступила в медучилище, чтобы поскорее зарабатывать.
Дед умер, ровно когда Леля получила диплом и устроилась работать в больницу: у него оказался обширный инфаркт.
Племянница деда, неродная тетка Лели (жена погибшего по пьяни племянника), которой принадлежала вторая половина дома, подала было в суд, чтобы отрезать кусок огорода и если получится, то и дома, в свою пользу, но дед был не простой человек, он позаботился и оставил завещание.
Поэтому Леля, хоть и ангел с виду, знала жизнь не с самой хорошей стороны – тетка, пока суть да дело, в ее отсутствие все-таки перекопала столбы и перенесла забор на полметра вширь.
Такова была Лелина жизнь.
Спросить было не с кого. Кусты смородины и крыжовника, которые дед посадил как живую и колючую к тому же изгородь, чтобы племянница не шастала на его половину как к себе домой якобы за ушедшей курицей, – эти кусты оказались по ту сторону нового забора тетки.
Подавать на нее в суд – это надо было иметь документы на домовладение, а они странным образом исчезли, когда родня пришла на похороны (в том числе и тетка с тазиком винегрета). Она, сидя за общим столом, все время напоминала:
– Винегреду-то, винегреду попробуйте.
Такова была история Сергиева Посада и девушки Лели.
Однажды Леля сказала одевающемуся уже в прихожей мужу:
– Никита, я могу кое о чем тебя попросить?
– Не знаю, – живо ответил голодный Никита, весело и злобно. Он с некоторых пор ничего не ел у них в доме.
– Ты можешь в ближайшие три месяца не приходить?
– А что так?
– Я бы сдала комнату двум студенткам до июня.
– А может, это я бы сдал свою комнату? Людям с рынка?
– Нет.
– А может быть, я бы сдал, действительно? Нет, смотрите-ка, какова хозяйка жизни, меня же из моей квартиры выселяет просто так.
– Значит, такой ответ у тебя?
– Ответ такой, да.
– Ну что ж.
– Пойми, зачем мне ты, когда я сам мог бы получать деньги, моя это квартира, хорошо?
– Хорошо.
Все уже было сказано у этой пары, все доводы приведены. Леля после рождения дочки так и не вернулась на работу, малявка все время болела, а Никита однажды устроил дикий скандал, в финале которого крикнул, что уходит и денег ты увидишь от меня хрен! Сам буду платить за квартиру и телефон, и всё!
Тем не менее Леля упорно гнула свою линию:
– Вот скажи, Никита, а если мы сдадим эту квартиру вообще?
– Тогда это я сдам ее, – отвечал Никита с нехорошей улыбкой, – это моя квартира. А ты уберешься совсем, договорились?
– Сейчас положение другое.
– Какое же?
– Это наша общая квартира. Каждому здесь полагается по восемь метров жилой площади.
– Эка, подсчитала, но твоего здесь нет ничего.
Он уже стоял выпрямившись во весь рост и улыбался.
– Хорошо, давай тогда разменяем квартиру.
(Об этом тоже было уже говорено. Никита каждый раз повторял, что нечего на чужую площадь разевать пасть.)
– А, мне восьмиметровую, да, а вам двадцать четыре метра, не выйдет. Кто ты тут вообще? (Давняя песня имени его мамы и сестры.)
– Я подала на развод и на размен.
– Хрен! Хрен ты подала! Я скажу, что ты за меня вышла фиктивно.
– Хм.
– Чтобы прописаться, понятно?
– Вот ты все там им и скажешь. На суде.
– Когда это ты подала в суд? Что придумываешь-то?
Видно было, что он именно этого и боится, – но надеется, что Леля, как всегда, делать ничего такого не станет. Он прекрасно знал ее характер и то, как она всегда подчинялась обстоятельствам.
Леля промолчала. Она действительно в суд не подавала.
Никита ушел, грязно выругавшись и прихлопнув на прощание дверь. Леля присела на кухне.
Что-то за этим должно последовать. Никита выглядел ужасно.
Не дай бог, если он решится на что-то. Наймет убийц? У него нет денег. Сестра ни при какой погоде не даст ему взаймы, мать тоже.
