Господин Дидэлиус тихо сложил руки на груди и плавно удалился задним ходом за красную занавеску за своей спиной. Мгла в моей голове отступила, и на ее место подоспела мечущая пламенными брызгами злоба. Разумеется, я не испытывал ласковых чувств к своим соперникам, но все же приписывал им больше чести и достоинства. А они плевали со своей высокой, разумной колокольни на мои мечты, на мое сокровенное, во что я имел глупость их посвятить.
– А он мне и не нужен, – лениво пожал Борька плечами. За его спиной лежали безразличные к моим страданиям дремлющие книги на полках. – Это тебе он позарез нужен. Единственное, что надо мне, – это доказать всем, кто тут умнее, сильнее и лучше. И я уже более чем уверен в своем успехе.
– Зачем?! – взвыл я. – Зачем тебе это кому-то доказывать? Понятно, что победа есть победа, но тут была возможность чего-то большого! Чего-то огромного!
Тут Борькин пофигизм уступил место чему-то другому, и он посмотрел на меня с хорошей долей жалости.
– Возможность… – пробормотал он. – Вот именно, что возможность, Воробей. Возможности могут быть в твоих наивных мечтах. Уж не буду тебе ни о чем напоминать… А тут вопрос идет о реальности, а не о желаемом. Понимаешь? О реальности.
Я не верил своим ушам. Я видел Борьку словно в первый раз. Того Борьку, с которым мы выросли в одном дворе, с которым дрались до пролития крови, устраивали войнушки, с которым соперничали и с которым… боже мой… с которым мы делили наше детство. Без Борьки все было бы не так. Хоть мы и не делились наклейками и секретами, все было бы не так без него. И тут он мне вталкивал что-то о реальности. О реальности, которая была не моей. И когда-то была не его.
Вдруг я заметил между книгами за Борькой множество пыльных часов, которые все тикали и тикали. Тикали и тикали. На их фоне бледнело Борькино отчуждающееся лицо.
– Сколько тебе лет? – спросил я мертвым голосом.
Борька сморщился.
– Что? Ты знаешь, сколько мне лет? Столько же, сколько и тебе.
– Нет, – прошептал я. – Нет, ты старше. Намного старше.
– Да, на три месяца.
Я отчаянно замотал головой.
– Нет-нет, намного, намного больше! Ты настолько старше, что мне никогда тебя не догнать! Слышишь?! Никогда!
Борька отступил от меня чуть ли не до самых полок и прищурился, прокалывая меня насквозь глазами, посверкивающими из щелок.
– Ты спятил, что ли? – просипел он и задумался. – Откуда вы вообще взяли это возвращение в детство? Что за машина времени? Мы следили за всеми вашими свидетелями, и нам ничего такого в голову не пришло.
Я обессиленно опустился на бархатное кресло, охнувшее от внезапного пробуждения, грустно вздохнул и начал рассказывать Борьке, теряющемуся и удаляющемуся в темноте, о сестрах Марч, о господине Пётэтре, о Пелагее и о Захаре Севастии. Я рассказывал об их грезах и страхах, об их терзаниях и надеждах. Слова сами по себе лились из меня, невзирая на боль и тревогу. Я говорил и говорил, сам не зная зачем и на что надеясь.
И когда я закончил, я все же взглянул на Борьку, но не увидел ничего нового, кроме складки между рыжими бровями, и мне стало еще грустнее.
– Хм, а вот этого дядьку из приюта мы упустили, – буркнул он и почесал за ухом. – Ладно, как бы то ни было. Это ничего не меняет. – Он решительно и вызывающе посмотрел на меня, скрестил руки на груди и облокотился о хрустнувшие полки. – Значит, все они типа мечтают о том, чтобы прокрутить время обратно, так? – Я кивнул. – Тогда расскажу тебе, Воробей дорогой, еще одну историю. Про кое-кого, о существовании которого, вы, наверное, ничего и не подозреваете. У нас, видишь, есть и свои свидетели. Чтоб ты не думал, что мы сидели сложа руки, – хмыкнул он. Мне было не до смеха. – Только ставки все уже сделаны! Пути обратно уже нет, понял?
– Я и не хочу пути обратно, – устало проговорил я.
Борька помял губами и повел шеей. Блеклые лучи солнца, пробивающиеся сквозь полупрозрачное стекло на двери, бросали длинные клины в пространство между нами и озаряли танцующую пыль.
– Ну тогда слушай, – голос его наполнился железом. – Слушай внимательно, Воробей. Зовут его Сальмон Воронин…
Борька не сразу понял, что именно делает облик лысого мужчины, навещавшего Ляльку Кукаразову весьма нерегулярно и внезапно, столь устрашающим. По отдельности взятые, его черты ничем не выделялись и были даже вполне правильными: приятный овал лица, прямой, с легкой горбинкой нос, водянистые глаза, бесстрашно и открыто смотрящие на мир. Его уши, весьма заметные на фоне лысого круглого черепа, не были слишком большими или маленькими, а на в меру пухлых губах здорового насыщенного цвета всегда играла слегка ироничная улыбка. Только веки его могли показаться слишком крупными. Они обхватывали глазные яблоки снизу и сверху прочной хваткой, словно удерживая их в орбитах, и были обрамлены светлыми до желтизны, короткими ресницами.
Походка стройного рослого мужчины была твердой и самоуверенной, несмотря на легкую сутулость покатых плеч, и он беззаботно насвистывал и размахивал сложенным зонтиком, куда бы ни направлялся. Он должен был быть симпатичным и даже привлекательным для женщин, но по Борькиной спине пробегала мелкая дрожь каждый раз, когда он его видел.
Позже, когда Борьке удалось довольно-таки неожиданно войти в доверие к господину и попасть в его квартиру, он заметил его острые желтые зубы, придающие ему вид обаятельного Кощея Бессмертного. Но так как раньше они были упрятаны под теми самыми красивыми губами, дело было явно не в зубах.
– Скажи мне, миленький мальчик, что тебе надо? Ты преследуешь меня уже не в первый раз, – весело сказал господин, резко обернувшись к доселе полагающему себя незамеченным Борьке, который так перепугался, что чуть не описался.
Ярко освещенная мерцающим и переливающимся светом витрина со свежей рыбой на льду, перед которой остановился господин, выхватывала его из давящего сумрака слишком рано и быстро наползающего зимнего вечера. Господин приветливо и весьма заинтересованно улыбался своему преследователю. Борька судорожно сглотнул и облизал сухие обветренные губы. В голове его гулял ветер, сдувающий все возникающие истории и оправдания.
– Вы… Вы напоминаете мне кого-то, – пробормотал Борька в конце концов с виноватым видом. Так неуклюже врать было даже неприлично.
Господин запрокинул голову, так что у воротника образовалась складка из кожи, и раскатисто рассмеялся. Прохожие обернулись, но продолжили свой путь. Успокоившись, господин ткнул пальцем на рыбу в витрине. Борька уставился в стеклянные глаза громадного лосося с удивленно разинутой пастью.
– Вероятно, я напоминаю тебе вот это вот, – сказал господин, растягивая уголки рта почти до ушей. У него было превосходное настроение. – Или же вот это. – Он сгорбился, растопырил руки в дуге и каркнул. – Я всем напоминаю то или это, или и то и другое сразу. Не смешно ли? – И он снова рассмеялся.
Борька нервно хихикнул. Господин был абсолютно прав. Устрашающим в его облике было именно то, что непримечательные по отдельности черты лица в совокупности складывались в нечто, ужасно напоминающее что-то среднее между рыбой и птицей.
