Прошло более месяца после исчезновения Гузенко из посольства, но за это время не последовало ни одного ареста. Аппарат в Канаде и Директор в Москве могли предположить, что Гузенко не заговорил и что худшее позади и вот-вот снова установятся «нормальные» условия. 15 октября Зарубин со всей беспечностью снова приехал в министерство иностранных дел, чтобы повторить просьбу об открытии нового советского торгового представительства в Монреале. Советским аппаратом все же были приняты меры предосторожности. Таинственный «Игнатий Витчак»-Литвин, о существовании которого хорошо знал Гузенко, поспешно покинул Соединённые Штаты. Фред Роуз, Сэм Карр и другие наиболее важные члены сети Заботина стали более осмотрительными. Им были даны инструкции в случае допросов отрицать всякую связь с советским посольством.
Многие люди в министерствах Оттавы, Вашингтона и Лондона знали об этом деле, ФБР и Скотланд-Ярд начали проявлять активность. Слухи об этом наконец достигли Москвы. Неожиданно, 13 декабря, Заботин покинул Канаду, не поставив в известность министерство иностранных дел, что было несвойственной ему оплошностью. Очевидно, он боялся за свою собственную безопасность (существовало мнение, что, несмотря на дипломатическую неприкосновенность, его всё-таки могут арестовать). Он бежал в Нью-Йорк и поднялся на борт советского судна «Александр Суворов», которое ушло тайно, ночью, пренебрегая портовыми правилами. По существу, он уже находился под арестом, так как в Москве оказался в тюрьме и стал козлом отпущения за все канадские дела. НКВД обвинила его в том, что он стал причиной измены шифровальщика из-за его «плохого отношения к Гузенко». Его приговорили к 10 годам тюремного заключения.
[265]
Через несколько недель после бегства Заботина посол Зарубин тоже отбыл, но уже открыто. Канадское правительство не обвиняло его в том, что он был вовлечен в шпионские дела, однако после публикации документов и возможного взрыва общественного недовольства, которого можно было ожидать в любой момент, положение Зарубина могло стать неприемлемым. О том, что он совсем оставляет свой пост в Канаде, не было объявлено, но он так и не вернулся. Через девять месяцев Британия дала согласие принять Зарубина в качестве посла. Очевидно, репутация Зарубина была восстановлена. В 1952 г. Соединенные Штаты последовали примеру Британии.
Менее чем через два месяца после отъезда Зарубина Оттава сделала первые официальные заявления о шпионском центре. Прошло целых пять месяцев, прежде чем начались первые аресты. Причиной тому была международная обстановка. В сентябре, когда Гузенко впервые появился со своими документами, конференция премьер-министров в Лондоне закончилась разногласием, и Маккензи Кинг не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто он мстит Молотову за его непреклонность. Вскоре после этого в Москве состоялась еще одна конференция, и Канада не хотела нарушать ее работу антисоветским заявлением. Потом в Лондоне должна была состояться важная сессия ООН, и опять обстоятельства препятствовали огласке дела.
[266] Никогда еще шпионская группа и «пятая колонна» не пользовались таким уважительным отношением, как тогда в Канаде.
Когда наконец 15 февраля 1946 года было опубликовано официальное заявление канадского правительства, то в нём содержались только голые факты, касающиеся раскрытия шпионской организации, которая работала в пользу иностранной державы, без упоминания её названия. Премьер-министр Кинг пригласил советского поверенного в делах и устно объявил ему, что в заявлении имелся в виду Советский Союз.
Заключительный отчет королевской комиссии тоже продемонстрировал большое уважение к советской точке зрения. Чтобы поддержать положение Зарубина, в отчет был включен специальный раздел, озаглавленный «Непричастность советского посла», в котором отмечалось, что он ничего не знал о шпионской деятельности, что Заботин с Павловым держали его в полном неведении. Это было явным нарушением установленного порядка, так как посол отвечает за всё, что происходит в посольстве.
Советские газеты привели почти полностью текст заявления канадского правительства, и это был уникальный случай в истории советской прессы. Было ясно, что какая-то доля вины будет признана, некоторые люди будут наказаны, но правительство постарается остаться в стороне. Действительно, двадцатого февраля 1946 года в советской прессе появилось красноречивое заявление, важное в каждой своей детали. Козлами отпущения стали военный атташе и «некоторые другие работники посольства». Их действия были названы «недопустимыми», но в то же время значимость их шпионских рапортов была преуменьшена. (Москва еще не знала того, что скоро будет предано гласности множество документов, из которых станет ясно, что Директор лично побуждал военного атташе в Канаде добывать необходимые для России секретные данные, включая даже образцы урана-235.)
Затем последовала кампания в прессе, в которой Канаду обвиняли в антисоветской истерии и в раздувании пустячного инцидента до размеров международного скандала.
Атаки советской прессы были поддержаны определенными голосами в США. Некоторые общественные деятели открыто заговорили о «праве на шпионаж». Джозеф Дэвис, который был когда-то послом Соединённых Штатов в СССР, заявил, что «Россия в интересах самообороны имеет полное моральное право узнавать атомные секреты с помощью военного шпионажа, если она лишена такой информации от своих бывших боевых союзников».
В Британии тоже мало понимали суть дела. Когда новости об этом появились в прессе, знаменитый физик Д. Берналл заявил, что шпионские тайны являются прямым результатом нежелания «делиться атомными секретами». Лейборист и член парламента Л.Д. Соллей сказал, что канадское расследование по поводу шпионажа является угрозой для научного прогресса.
Одного из подсудимых — Алана Нуна Мэя, судили в Англии, а остальных в Канаде. Процесс в Канаде начался в мае 1946 года, дело каждого подсудимого рассматривалось отдельно, и суд продолжался до 1948 года. Игорь Гузенко предстал на процессе под охраной полиции в качестве главного свидетеля. Прессе и присутствующим было запрещено делать снимки или зарисовывать его и даже описывать его внешность.
Так же, как на шпионских процессах во Франции, Японии, Швеции и Финляндии, члены канадской шпионской организации нарушили жёсткие правила советской разведки, когда агенты, в случае их ареста, никогда не должны сознаваться в своей деятельности, признавать свою вину и выдавать свои связи. Во время следствия, а потом и на судебном процессе многие из обвиняемых предпочли признать свою вину, во всем сознаться и выдать своих товарищей. Дэвид Лунан, одна из ключевых фигур аппарата, был, судя по официальным отчетам, «очень искренним» и «сотрудничал» во время допросов. Он не только во всем признался, но и дал информацию о майоре Рогове и о других членах его маленькой группы. Раймонд Бойер, богатый профессор и специалист по взрывчатым веществам, рассказал все о своих подпольных контактах, включая Сэма Карра, Фреда Роуза и советского майора Соколова. Кэтлин Уолшер из офиса высокопоставленного британского представителя тоже призналась в шпионской деятельности. Эмма Войкин из канадского министерства иностранных дел поступила точно так же. Алан Нун Мэй сделал письменное заявление о своём шпионаже, где признал, что передавал образцы урана советским агентам и получал от них деньги.
