Шаманка девочку забрала, а отца вытолкала грубо, как попрошайку.
А потом началась метель, хотя казалось, зима уже на тепло поворачивает. Семь дней такой ветер, что из дому не выйдешь, с ног сметает. Лишь рукавицей прикрывшись, мелкими шажками добирались до стойла, чтобы коров и коней обиходить. Семь дней и семь ночей выл и бесновался ветер.
Наутро восьмого дня утих в мгновение, и рассвет был золотисто-розовый, нежный и радостный. Даже мать, семь дней плакавшая по своей девочке, улыбнулась сквозь слезы, такая была вокруг красота. А отец взял последнего копченого гуся, туесок с пластинами сушеных ягод, пачку табака – настоящего, городского, покупного, в бумажной коробочке с надписью, которую сам не мог прочесть, потому что был неграмотный, и с картинкой, изображающей русского генерала на белом коне, – и отнес все эти дары шаманке.
Снега намело – высоченные гладкие сугробы, ослепительно сверкающие на солнце. Отец первый нарушил целину, протоптав дорожку от деревни к дому шаманки, и еле пробился даже на широких своих снегоступах. Постучался в двери робко. Ожидал, что шаманка его прогонит, собирался покорно оставить дары на пороге.
Но шаманка его впустила, только палец ему к губам приложила: тихо, молчи! В доме у нее было жарко натоплено, густо пахло травами, причем запахи ему, опытному охотнику, были незнакомы. На просторной, мягкой лежанке, среди множества подушек, вышитых в подарок шаманке, под красивым стеганым одеялом лежала его девочка. Живая.
Личико ее было бледным, зато не горело уже тем лихорадочным, жутким, предсмертным румянцем, который он так хорошо знал по всем своим потерянным детям, и губы ее не выглядели спекшимися, и темные круги возле глаз посветлели и почти слились с тенью, отбрасываемой ресницами. Отец чуть не заплакал от счастья, но все же смог сдержать слезы. А шаманка забрала у него из рук подарки и вытолкала его, тыкая костлявыми пальцами в плечо, в спину… Вытолкала, как он и ожидал. Но ушел он счастливым. Он теперь поверил, что девочка выживет.
Родители успели примириться с тем, что потеряли дочь, и никак не могли нарадоваться тому, что шаманка отняла ее у смерти, когда случилось еще одно чудо, совсем уже нежданное. Через полтора месяца после той снежной бури, когда снег сошел везде, кроме леса, когда водяные лошади из Байгал-моря начали играть и взломали хребтами лед, когда дороги успели раскиснуть и снова подсохнуть, свежим и совсем весенним утром шаманка привела к ним девочку, одетую в новенькие, ручной работы сапожки, в уютную меховую шубку с капюшоном – и кто только все это для нее сшил? – привела, ласково подтолкнула к матери и сказала:
– Забирайте пока. Маленькая еще. Приведете, когда ее трижды призовет луна. Тогда приму и буду учить. Но помните: она моя. У меня на руках она умерла и заново родилась. И имя ее прежнее забудьте. Теперь ее зовут Алтан Гургалдай.
Мать так опешила, что даже забыла поклониться, а когда опомнилась, шаманка, хоть и старая, но легконогая, уже ушла вверх по деревенской улице. Девочка робко улыбалась, оглядывалась вокруг себя, заново узнавая родной двор, дом, стойла. Она выглядела совсем здоровой и дышала легко, беззвучно, как дышат здоровые дети.
Мать попробовала на вкус новое имя:
– Алтан Гургалдай…
«Соловей». Птичка с золотым голосом.
А если коротко, то получится Алтан. «Золотая».
Мать обняла Алтан и повела ее в стойло показывать четырехдневную телочку, родившуюся у их лучшей коровы. А потом они вместе готовили шулэп в густом бульоне, мать зарубила курицу по случаю такого праздника.
То время, когда луна призовет Алтан, когда ее тело начнет меняться и ознаменует изменение ежемесячными кровотечениями, казалось настолько далеким, и счастье быть с девочкой казалось настолько долгим…
Мать почти не учила Алтан домашним женским хлопотам. Не больше, чем понадобится ей, чтобы одной жить в доме шаманки. Зато отец уделял ей больше времени, чем обычно отцы уделяют дочерям. Водил на берег Байгал-моря, рассказывал все важные легенды, которые должна была она знать.
Рассказывал, как когда-то в древности земля содрогнулась и разверзлась, из пропасти хлынуло пламя, сжигавшее все вокруг: и леса, и зверей, и людей. И люди просили духов своего рода, а те просили богов остановить бедствие, но небо не внимало их мольбам. И тогда, в отчаянии, почти сгорая, они закричали: «Бай, гал! Бай, гал!» – «Огонь, остановись!» И не боги вняли их мольбе, а сам новорожденный, еще пылающий в огне, еще безымянный… Он затушил огонь и принялся пить воду, и пил, пил, так что выпил половину неба, и образовалось пресное море с водой чище, чем небесная, и море это отныне звали Байгал.
А русские произносили через глухую букву «к» – «Байкал».
На небе стало тесно, так что божества, покровители воды, спустились с западной стороны, и вошли в Байгал, и поселились в нем, но до сих пор неразрывна их связь с небом. Если нужно просить о чем-то важном – попроси Байгал, и просьба быстрее неба достигнет.
Живут в Байгале Ухан-Лобсон-хан и его жена Ухан-дабан, разводят коней и овец, а на службе у них состоят синий гигантский орел и рыба-кит с тринадцатью плавниками. Люди богам приносят подарки: молочные продукты они любят, иногда ягнят… А боги дарят людям рыбу, много вкусной жирной рыбы. Можно совсем без хлеба жить, Байгал все даст.
Еще живет в Байгале великая мать-хозяйка Ехэ Тоодэй. Ухан-Лобсон-хан и его жена Ухан-дабан – правители, а Ехэ Тоодэй – труженица. У нее 226 сыновей и одна дочь Ангара. Сыновья приносят матери дары-добычу, а дочь легкомысленная, легко богатство пускает по воде…
Есть у Байгала и приемная дочь, Далайн-эжэн Абайсаган-хатан, девочка дивной красоты. Была она обычной человеческой девочкой и как-то раз играла на берегу Байгала с младшими братьями, а мимо ехали мангады, то есть русские, самые страшные из русских – казаки. У них давно не было женщины, а девочка была так красива, что они схватили ее, все над ней надругались, много их было, и девочка истекла кровью под ними. Мертвую, сбросили ее в Байгал, а море пожалело девочку и вместо крови наполнило ее водой. Она до сих пор скучает по земле и земной еде. Выходит из вод, любит с детьми поиграть, радуется, когда взрослые угощают ее молоком и сладостями. Она совсем такая же, как все девочки, только очень красивая, и кожа у нее голубая, потому что вместо крови в ней вода моря Байгал. Далайн-эжэн Абайсаган-хатан умеет быть благодарной: кто ее угостит, тому удача придет на целый год. А вот мангадов, русских то есть, она простить не может и, если встречает, заманивает в Байгал и топит.
Далайн-эжэн Абайсаган-хатан тоже надо упоминать, когда проводится тайлган – великое моление духам и богам о благополучии рода.
Тайлган проводится, только пока тепло, сначала – когда тепло приходит, тогда случается «Открытие небесных врат», знаком бывает прилет птиц, они же на небе зимуют, а если полетели через Байгал – значит, открылись небесные врата и боги снова слышат людей. А когда улетают птицы, проводится тайлган «Закрытие небесных врат». В середине лета – обряд угощения тринадцати богов севера, у них просят благополучия и мира для всех живущих. Зимой же боги редко слышат, тогда защитниками людей выступают духи. Духи рода и тот дух зверя, которого сможет призвать шаман.
