Что ж, значит, отец прав: она стала женщиной, и все кончилось.
– Да и не жалко! – сказала вслух Сандугаш.
На самом деле было жалко. Мучительно, до боли, до слез жалко, что она больше никогда не почувствует присутствие Соловья… Сандугаш вздохнула и погладила татуировку на ребрах. Она сделала свой выбор. И теперь должна идти дальше.
На следующий день Сандугаш ушла к Косте.
Хотя раньше она не жила в деревенском доме с сортиром на улице, с душем в пристройке и ей не приходилось готовить на плите, которую топили дровами, все эти трудности казались даже и не трудностями, а яркими штрихами реальности, новой реальности, в которой они с Костей были вместе и счастливы. Как же они были счастливы! Несмотря на то, что все соседи относились к ним с осуждением. Несмотря на то, что мать Марины прибегала к дверям и выкрикивала отвратительные бранные слова. Это тоже были штрихи реальности, и от всех неприятностей только ощутимее становилось, как сильно Сандугаш любит Костю, насколько полностью и всеобъемлюще она готова отдать ему себя, все ради него вытерпеть…
Но за день до возвращения Марины он привел домой дочку, Юлечку.
Стараясь не встречаться с Сандугаш взглядом, сказал:
– Марина завтра вернется. Нам с ней надо расстаться по-человечески. Она плохого мне ничего не сделала. Просто не люблю я ее.
– Мне пока надо уйти?
– Да. Прости… Ты же простишь меня? Ты придешь ко мне снова? Туда? К Валентине Петровне?
– Приду, – сказала Сандугаш, чувствуя, что не может сдержать слезы обиды. – Но ты уж решай как-то побыстрее.
– Обещаю, малыш. Я решу все как можно быстрее.
Костя торопливо поцеловал Сандугаш.
Юлечка смотрела на них завороженно. А потом улыбнулась и сказала:
– Тетя красивая. Как в сказке.
Сандугаш дернулась из объятий Кости, схватила рюкзак со своими вещами и выбежала. Догонять ее Костя не стал.
Домой Сандугаш вернуться смогла не сразу. Сначала перебралась к бабушке. Та причитала, конечно, ругала Костю, пыталась «по душам» поговорить, но и в этом разговоре продолжала Костю оскорблять, а Сандугаш жалеть, как будто она дитя несмышленое, глупенькая Красная Шапочка, и ее Серый Волк в лес заманил и плохое с ней сделал. Сандугаш затыкала уши и тупо смотрела в чашку с чаем. Бабушка умолкала и с горестным видом подсовывала внучке пирожки. Пирожки она пекла чудесные, особенно любила Сандугаш те, которые с луком и печенью, и те, которые с рыбой и рисом. Объедение, а не пирожки. Но есть не хотелось. Ничего не хотелось. Ей было плохо. После того как она жила с Костей, засыпала с ним каждый вечер, провожала его на работу, встречала с работы, когда они были как муж и жена, потерять все это было мучительно. Ей казалось, она поняла, что такое ломка. Ее даже знобило от тоски.
На первое же намеченное свидание летела, словно спасение ее жизни зависело от того, как скоро она увидит Костю и получит от него доказательство, что вся их любовь – не ее выдумка. Его ласковый взгляд, чуть насмешливая улыбка, будто он сам своих чувств стеснялся, его прикосновения, стук его сердца – все это говорило о любви, а Сандугаш так нуждалась сейчас в том, чтобы он признал их любовь как реальность! После всего, что ей говорили бабушка, Ритка, отец. Ей необходимо было заглянуть в его глаза, прижаться к его груди и снова ощутить себя воздушным шариком, летающим от счастья…
Но так, как раньше, почему-то уже не получилось. Да, Костя по-прежнему, едва они входили в комнату, принимался раздевать ее и покрывать поцелуями, и секс был такой же страстный, но что-то изменилось. Костя и всегда-то был не слишком разговорчив, а теперь его молчание висело между ними тяжело, плотно, непрошибаемо.
– Что с тобой?
– А что со мной?
– Ты какой-то не такой…
– Просто устал, малыш. Ты меня оживила, но сейчас усталость навалилась снова. Мне же не восемнадцать лет. К сожалению.
Она бросалась целовать его, он отвечал с пылом, вполне даже юношеским. Но все же что-то исчезло. Какая-то теплота, которая установилась между ними. Восторженность, с которой Костя смотрел на Сандугаш. Теперь он просто смотрел… Сандугаш говорила себе, что это ничего, это нормально, проходит первый период влюбленности, чувства становятся ровнее, но и крепче тоже. Однако не радовала ее эта ровность чувств.
Собравшись с духом, Сандугаш вернулась жить к родителям. Ходила на свидания из родного дома. Но однажды вечером, когда она уже совсем было собралась бежать к Косте, отец ее задержал:
– Подожди. Мне с тобой поговорить надо.
Сандугаш не могла ослушаться. Покорно пошла за отцом на улицу. Там он сел на крыльцо и ей указал на место рядом с собой: сядь. Она села. Почему-то сразу нервничать начала, хотя улыбка отца казалась безмятежной. Но у нее с детства был встроенный радар беды. Вот и сейчас – холодок в солнечном сплетении, сжавшееся горло.
Вечер был теплым – небо высокое и еще светлое, птицы поют. Безмятежность.
– Меня тут спрашивали о тебе, Сандугаш, – заговорил отец. – Ты ведь слышала такую фамилию – Коновалов?
– Так это тот чиновник, которого ты лечил, – удивилась она. – Тот, который нам продукты прислал. Откуда он меня-то знать может?
– А вот знает, – улыбнулся отец. – Видел тебя. Удивился, что у нас такая красавица живет. Заинтересовался очень.
– Отец! – Сандугаш даже на лавке подпрыгнула. – Что ты говоришь такое, ему же сто лет в обед!
– Глупая, да не для себя! Сын у него есть. Двадцать шесть ему. Хороший парень, избалованный только. Вот смотри. – Он извлек из внутреннего кармана старого пиджака фотокарточку и протянул Сандугаш.
С портрета улыбался крепкий широкоплечий блондин с наглыми глазами. Отлично сидящие джинсы, на заднем плане – блестящая «Тойота». От него веяло мещанской сытостью и предсказуемым безмятежным будущим. Видимо, он считался завидным женихом и давно к тому привык – это сразу считывалось по выражению его лица. Избалован, зациклен на себе.
– Петр Коновалов, – представил его отец с таким пафосом, как будто бы этот Петр находился рядом во плоти. – Учился в Москве, в МГУ. Потом вернулся, будет работать по линии отца. И правильно, тут у мальчишки все схвачено. Квартира большая в Иркутске, плюс дом трехэтажный в наших краях. Вот сейчас решил, что жениться хочет. И отец его считает, что ты отлично подошла бы.
– Пап, ну смешно. Он меня мельком видел и уже так считает?
– У таких, как Коновалов, взгляд наметан. Чиновник иногда может быть даже более проницательным, чем шаман… В общем, договорились мы, что во вторник ты вместе с Петром поужинаешь. Он тебя в ресторан хороший приглашает. Посмотришь на него – а вдруг? Это очень хорошая партия, я надеюсь, приглянется тебе пацан.
– Паааап! – Сандугаш даже душно стало. – Не хочу я! Прости, не пойду. Извинись перед Коноваловым. Скажи, что сердце мое занято или что-нибудь в этом роде.
