Томас выкрикнул что-то нечленораздельное даже для него самого. И выпустил стрелу, которая все эти непостижимые бесконечные секунды покоилась на его луке. Она влетела шакалу Фонарю в глаз, пробила затылок его тыквенного черепа и продолжила полет – лишь затем, чтобы бесполезно дзенькнуть о стену.
Огонек свечи в голове старины Шака слегка затрепетал, потом загорелся ровно. Из дыры в затылке тошнотворно пробивался свет, отбрасывая тень раны на стену.
– Наш Мальчик, – прошептал Фонарь. – Здесь все было идеально, пока не появился ты. Меня боялись. А потом пришел ты, и страх исчез. Ты изменил все и подчинил себе.
Я убью тебя только за одно это. Ты не сделаешь по-моему, значит, ты умрешь. Может, Обманный лес умрет вместе с тобой, но лучше так, чем жить без их страха, который питал меня. Я был здесь дотебя. Может быть, я останусь здесь и после тебя.
Томас покачал головой.
– Ты спятил. Я подарил тебе такой страх, какого ты и представить себе не мог. Я подарил тебе страх миллионов детей, для них ты был самым худшим порождением их ночных кошмаров. Неужели ты не понимаешь этого?
Старина Шак громко расхохотался, морщась от боли в ранах, наконец-то проявляя хоть какую-то уязвимость.
– Ты болван, Томас, – произнес жуткий зазубренный рот. – Это не страх. Ты сделал из меня выдумку, книжное зло, ужас на словах. Выдумку. В этом нет подлинного страха. Что может быть безопаснее выдумки? Даже самый напутанный ребенок все равно может закрыть книгу и отложить ее в сторону.
Томас прищурился.
– Ты прав, – сказал он и потянулся за следующей стрелой. – И, пожалуй, настало время положить этой выдумке конец.
В тот же миг, когда Томас положил стрелу на лук, шакал Фонарь бросился на него. Он взревел, по стенам разбежались гротескные отблески света, и не успел Томас даже натянуть тетиву, как когти Шака обрушились на него. Словно иглы впились ему в лицо и грудь, и он закричал.
И упал. Яростно рыча, истекая расплавленным воском вместо слюны, шакал Фонарь начал рвать его. Томас закричал. Боль была настолько сильной, что его мозг отказывался воспринимать ее, и сознание начало гаснуть. Когти вспарывали его живот и пах, мышцы ног, терзали обнаженные ребра.
Фонарь отскочил в сторону, сжимая в челюстях окровавленную добычу. Потом стал подкрадываться обратно. Те ошметки инстинкта самосохранения, которые еще оставались у Томаса, заставили его перевернуться, и он пополз по залу. Он едва понимал, что за ним и под ним волочатся куски его плоти.
Еще несколько дюймов – и он затих, ткнувшись щекой в лужу отцовской крови с шакальей мочой пополам. Он даже не почувствовал запаха. Когда темная тень уже начала застилать его сознание, затмевая разум, он подумал о Натане. Тогда его разум вернулся обратно, в здесь и сейчас, и он подумал «Все должно было быть не так».
Он в последний раз протянул руку, и кончики пальцев коснулись щеки мертвого отца.
Шакал Фонарь зарычал. Шакал Фонарь рассмеялся.
И тогда Томас Рэнделл умер.
Эмили сидела на деревянном стуле между двумя кроватями в палате Натана, подремывая на солнышке, которое било в окно. Негромкое попискивание двух одинаковых мониторов, отслеживавших сердечные ритмы Томаса и Натана, убаюкивало ее.
По экрану Томаса поползла тонкая прямая линия.
Глаза Эмили распахнулись.
Она закричала.
Когда Томас умер, по телу шакала Фонаря пробежал холодок страха, и он даже поежился. Он оглядел стены, посмотрел на солнечные лучи, льющиеся сквозь окна. Пол под его ногами все еще был вполне твердым.
Шакал Фонарь снова расхохотался.
Томас Рэнделл мертв. Наш Мальчик. Его больше нет, а Обманный лес уцелел. Теперь старина Шак станет его безраздельным хозяином, и смерть любому, кто встанет у него на пути.
Он задумался. Ухмыльнулся. После этой битвы в лесу осталось не много таких, кто осмелится встать у него на пути. Пожалуй, из всех – один лишь дракон. И еще этот чертов гном Ворчун, который оказался предателем и попытался утащить мальчишку Натана в безопасное место. О, он видел, как они спускались по лестнице. И видел, как Султанчик бросился в погоню.
Славный пони. Старина Шак подумал, что надо будет наградить его какой-нибудь высокой должностью в его новом королевстве.
Скребя когтями по каменному полу, подошел к окну, которое выходило на бескрайнее плато и реку Вверх. Сначала он не увидел их. Единственные, кто шевелились, были три уцелевших лесных стража, топтавшихся у входа в крепость внизу.
Но Ворчун не мог уйти этим путем. Деревья остановили бы его, не зная, что он снова переметнулся на другую сторону.
Шак перешел к другому окну, откуда открывался чуть более прямой вид на берег реки и обрыв в ничто вдалеке. И – пожалуйста. Гном с мальчишкой, перекинутым через плечо, шагал по каменистой площадке к воде.
– Ворчун! – оскалился он. – Я сожру твое сердце.
Рыкнув так, что свечка в голове у него вспыхнула, он развернулся и бросился к двери.
Мертвые отец и сын лежали в нескольких дюймах друг от друга. Арахисовое масло, несмотря на всю свою густоту, начало оползать с тела генерала. Кровь Томаса начала стекаться с отцовской, перемешиваться, собираться в одну лужу. Она уже стала остывать.
Там, где кончики пальцев Томаса коснулись лица генерала, они дрогнули, оставив на поверхности арахисового масла завитки отпечатков. Внезапное гудение огласило зал, и арахисовое масло, покрывавшее грудь генерала, заволновалось и забурлило.
Маслянистая пленка лопнула, и пчелы вырвались наружу. В прошлом они стали частью его тела, помогая ему остаться в живых. Теперь они вырвались на волю и впали в неистовство. Рой сбился в одну тучу, их яростное жужжание слилось в оглушительный гул.
Шакал Фонарь помедлил на самой вершине лестницы, перед тем как спускаться. Он слышал жужжание, но решил не обращать внимания. И зашагал вниз.
Рой опустился на тело генерала, сдвигая, слепляя и поднимая в воздух арахисовое масло, которое так долго поддерживало в нем жизнь, которое было его панцирем. Ибо то, что скрывалось под ним, не было телом, в котором он появился на свет. Это была оболочка, которая существовала лишь в Обманном лесу. В своем родном мире он умер еще до того, как его нога ступила в лес.
Пчелы двигались стремительно, почти головокружительно быстро. Немыслимо быстро. И арахисовое масло тоже зашевелилось. Оно потекло, перепрыгнуло с лица генерала на пальцы Томаса Рэнделла. Оно взбежало по пальцам Томаса, на глазах облепляя все его тело. В считанные секунды пчелы набились в раны на животе Томаса, и арахисовое масло хлынуло поверх них.
Томас открыл глаза. Липкие нити арахисового масла склеивали его веки, но он все видел. Он раскрыл рот и провел языком по губам, срывая запечатывавшие их липкие нити. Он чувствовал их вкус.
