Много лет назад, поступая в аспирантуру, я написал эссе, в котором выразил свое искреннее недоумение по поводу того, что страна, способная отправить человека на Луну, до сих пор не нашла возможности помочь людям, ночующим на улице. Отчасти это проблема политической воли: сделай мы эту задачу своим общенациональным приоритетом, мы уже завтра убрали бы с улиц множество бездомных. Но теперь я также понимаю, что задача НАСА намного легче. Ракеты, в конце концов, всегда летают строго по законам физики. Мы точно знаем, где в конкретный момент времени будет находиться Луна, и можем рассчитать, насколько быстро космический аппарат входит на орбиту Земли или сходит с нее. Если правильно составить все уравнения, ракета приземлится именно там, где нам надо, – всегда. С людьми все неизмеримо сложнее. Выздоравливающий наркоман ведет себя совсем не так предсказуемо, как ракета на орбите. У нас нет верной формулы, позволяющей убедить шестнадцатилетнего парня не бросать школу. Зато есть один очень мощный инструмент: мы знаем, что человек всегда стремится к тому, что для него лучше, как бы он для себя это ни определял. Самый верный способ улучшить нашу жизнь – понять, почему мы поступаем так, как поступаем, и планировать дальнейшие действия соответственно. Программы, организации и системы работают намного эффективнее, когда в них есть правильные стимулы. Это все равно что плыть на гребной лодке вниз по течению: человек гребет, река ему помогает.
3. Государство и экономика: государство ваш друг (и бурные аплодисменты в честь всех этих юристов)
Первым моим автомобилем была Honda Civic. Я любил эту машину, но продал ее, хотя на ней еще можно было ездить и ездить. Почему? По двум причинам: во-первых, в ней не было держателя для стакана; и во-вторых, моя жена ждала ребенка и я начал опасаться, как бы однажды все наше семейство не расплющил какой-нибудь огромный Chevy Suburban. Проблему с подстаканником еще можно было решить, но установка детского кресла в автомобиле, который весит как четверть среднего внедорожника, вряд ли может считаться безопасной. В итоге мы купили Ford Explorer и стали частью проблемы для людей, которые все еще ездили на Honda Civics
[49].
Вот к чему я веду: мое решение пересесть за руль внедорожника повлияло на всех остальных участников дорожного движения, но ни один из них не имел права голоса и никак не мог повлиять на мой выбор. Я не обязан компенсировать владельцам Honda Civics то, что теперь из-за меня их жизни поставлены под несколько большую угрозу, чем прежде. И я не должен ничего делать для детей-астматиков, несмотря на то что им станет еще немного труднее дышать из-за того, что я мотаюсь по городу на мощной машине, сжигая галлон бензина за 15 километров. И я ни разу в жизни не отсылал чек людям, живущим на небольших островах в Тихом океане, которые, как предсказывают экологи, могут однажды обнаружить, что их страны целиком уходят под воду из-за того, что выбросы CO2 моего мощного автомобиля ускорили таяние полярных льдов. А между тем все это реальные издержки, связанные с эксплуатацией менее топливоэкономичного транспорта.
Мое решение купить Ford Explorer порождает явление, которое экономисты называют экстерналиями (как вы помните, это внешние последствия экономической деятельности); оно возникает, когда частные издержки моего поведения отличаются от социальных издержек. Когда мы с женой пришли в дилерское отделение Bert Weinman Ford и продавец по имени Энджел спросил: «Что мне нужно сделать, чтобы усадить вас в этот автомобиль?», мы первым делом прикинули, во что нам обойдется эксплуатация Explore по сравнению с Civic: больший расход бензина, более дорогая страховка и высокие платежи за техобслуживание. Заметьте, в наших прикидках не упоминаются ни дети с бронхиальной астмой, ни таяние полярных льдов, ни беременные женщины за рулем малолитражек. Влечет ли все эти издержки вождение огромного, пожирающего массу бензина Explorer? Да. Обязаны ли мы их платить? Нет. Как следствие все эти соображения в нашем решении о приобретении внедорожника не учитывались – за исключением разве что смутного чувства вины, которое мы испытали, представив себе, как будем рассказывать о покупке нашим особо сознательным родственникам из Боулдера в Колорадо, которые ради экономии воды сливают ее в туалете только раз в день.
Когда экстерналии, то есть разрыв между частными и социальными издержками тех или иных действий, велики, у людей появляется стимул делать то, что для них выгодно, за счет других. Сам по себе рынок эту проблему решать не будет. В сущности, он поступает с точностью до наоборот, поощряя людей и компании «срезать углы» способами, ухудшающими благосостояние общества в целом. Если бы эта концепция действительно была такой сухой, как она выглядит в большинстве учебников по экономике, прокат фильма «Майкл Клейтон» о работе нью-йоркских адвокатов никогда не принес бы миллионы его создателям. Собственно, это фильм о простой экстерналии: крупная агропромышленная компания обвиняется в производстве пестицида, который просачивается в воду и отравляет местных жителей. Рыночного решения в данном случае нет, проблему порождает сам рынок. Компания, загрязняющая окружающую среду, максимизирует свои прибыли, продавая продукт, вызывающий у невинных жертв онкологические заболевания. Фермеры, которые не знают об этом (либо попросту равнодушны к проблемам экологии), фактически вознаграждают эту компанию, покупая больше ее продукта, потому что он дешевле или эффективнее продуктов ее конкурентов, инвестирующих значительные средства в выпуск нетоксичных удобрений. Единственное, чем жертвы могут возместить наносимый им ущерб, о котором идет речь в этом фильме (как и в фильмах «Эрин Брокович» и «Гражданский иск», снятых на эту же тему несколько раньше), предполагает использование нерыночного механизма, поддерживаемого государством, – судов. И конечно же, Джордж Клуни весьма убедительно делает так, чтобы в итоге восторжествовала справедливость, – как это делали до него Джулия Робертс и Джон Траволта в двух названных выше фильмах.
А теперь рассмотрим более банальный пример, который, однако, вызывает сильное раздражение у большинства горожан, – тех, кто не убирает за своими собаками. В идеальном мире каждый человек, отправляясь на прогулку с домашним питомцем, берет с собой совок и пакет, потому что такое ответственное поведение сопряжено с определенной полезностью. Но мы, к сожалению, живем не в идеальном мире. С эгоистической точки зрения некоторых владельцев собак, проще (или, как сказал бы экономист, «дешевле») не обращать внимания на неприглядные кучки. Для тех, кто думает, что это совсем уж тривиальный пример, сообщаю, что, по данным New York Times, в Париже ежегодно в среднем 650 человек ломают кости или попадают в больницу с другими травмами, поскользнувшись на собачьих экскрементах
[50]. Решение владельцев собак, убирать за питомцами на улице или нет, можно смоделировать как любое другое экономическое решение; хозяин животного взвешивает издержки и выгоды в результате ответственного поведения и принимает решение, брать с собой совок или нет. Но кто защитит женщину, которая на следующее утро будет торопиться на автобус, чтобы успеть на работу, и, сделав один неверный шаг, получит массу неприятностей? Никто. Именно поэтому большинство крупных городов приняли особые законы, обязывающие владельцев домашних животных убирать за ними.
