– Нет, сэр. Я только предполагаю, что он, возможно, знал одного маленького мальчика, с которым я познакомился буквально на днях.
Раскин кивнул.
– Я ни разу не видел мальчишку, хотя Бо о нем часто упоминал. Если, конечно, речь идет о том же самом ребенке… – Он перевернул кверху дном пятигаллонный бачок, небрежно обмахнул его своей оранжевой тряпкой и сел, прислонившись спиной к стене склада, где была хоть какая-то тень. Повесив тряпку на плечо, Раскин посмотрел куда-то в сторону ворот. Или, может быть, за них.
– Бо был пьяницей. И баба, с которой он жил, тоже закладывала дай боже. На мой взгляд, они друг другу совершенно не подходили, но это их дело. Бо работал здесь совсем недолго, может быть, год или даже месяцев десять. Не очень надежный был парень, часто опаздывал на работу, а то и вовсе не являлся, но… – Раскин поднял вверх старческие ладони. – Золотые руки. Мог починить все что угодно. В двигателях и прочей механике Бо, во всяком случае, разбирался отлично.
– Вы не знаете, где он может быть сейчас?
– Знаю. – Раскин кивнул без тени сомнения. – В тюрьме.
Это меня не удивило. Больше того – обрадовало.
– В какой именно?
– А вот этого не скажу. Скорее всего, где-то во Флориде – в ее северной части, в «отростке»
[38]. Только его уже давно посадили.
– Спасибо, сэр. – Я повернулся и шагнул к машине, но снова остановился. – А вы, случайно, не знаете, где жил Бо?
Раскин кивнул.
– Конечно, знаю. – Он показал на грунтовку, проходившую за складом: – Езжайте по этой дороге примерно милю, пока не увидите трейлер. Там больше ничего и нет, так что не пропустите.
– Это был трейлер Бо? Его собственный или?..
– Нет. – Раскин покачал головой. – Хозяин разрешал ему там жить для… – он на секунду задумался, – для охраны. Ну или типа того.
– Вы не против, если я на него взгляну?
– Валяйте.
Мы попрощались с Раскином и поехали по разбитой грунтовой дороге. Вскоре впереди действительно показался прицепной трейлер, бывший когда-то белым. Ядовитый плющ уже заплел покосившиеся перила крыльца, а пуэрария затянула стены и вскарабкалась на крышу. Во дворе, заросшем густой травой высотой в целый фут, валялись опрокинутый угольный мангал, три гипсовых фламинго, детский велосипед без покрышек и бесколесный задок какого-то древнего автомобиля. Все пространство двора усеивали расплющенные банки из-под пива, отдаленно похожие на раковины на морском дне. Справа от трейлера, в тени могучего дуба, стояли на чурбаках три старых автомобиля: у каждого не хватало, по крайней мере, одного колеса, одной-двух дверец и всех стекол. Передние окна трейлера тоже были выбиты, а входная дверь висела на одной петле.
– Скверно, – сказала Мэнди.
Я только покачал головой.
– Представляете, каково ребенку было жить в таком… в такой обстановке?
– Нет. Не представляю. – Она говорила совсем тихо, словно эти слова, произнесенные в полный голос, могли причинить ей боль.
Сдвинув в сторону входную дверь, я вошел в трейлер. Скрип единственной петли вспугнул целую стаю кошек, которые в панике бросились в разные стороны. Только теперь я почувствовал выедающий глаза запах кошачьей мочи – должно быть, зверьки давно облюбовали комнаты и покидали их не часто.
Комнат в трейлере было две: спальня и гостиная. Кроме них имелись кухонный закуток и душевая кабинка, причем все было загажено, и не только кошками, так что сжечь трейлер было, наверное, гораздо проще, чем привести в порядок. Если не считать детского велосипеда перед крыльцом, никаких признаков того, что здесь жил или хотя бы бывал ребенок, я не обнаружил.
Мэнди, брезгливо морщась и закрывая нос и рот платком, следовала за мной.
В гостиной на ободранном диване сидел котенок и жалобно смотрел на нас, словно умоляя взять его с собой, но когда я машинально протянул к нему руку, он выгнул спину и зашипел, а потом метнулся куда-то в угол.
Оглянувшись на Мэнди, я спросил:
– Ну как, вы еще держитесь?
Она кивнула, но мне показалось – помощницу окружного прокурора вот-вот стошнит.
Стоя посреди гостиной, я еще раз огляделся по сторонам и проговорил, обращаясь больше к себе, чем к Мэнди:
– Если бы вы были ребенком, которого сжигает постоянное, неутолимое желание рисовать и которого регулярно били по рукам, чтобы он ничего не трогал, где бы вы разместили свои рисунки, чтобы никто их не видел?
Мэнди тоже заозиралась.
– Хороший вопрос.
Разойдясь в разные концы трейлера, мы постарались думать как малыш, которому не хочется в очередной раз оказаться избитым. Довольно скоро я сообразил, где, скорее всего, следует искать рисунки Майки. В угол спальни был задвинут довольно большой пятиногий стол, рядом на полу стояла настольная лампа. Но зачем кому-то понадобилось ставить ее на пол?
Я сходил в машину за фонариком и, опустившись на четвереньки, осветил столешницу снизу. Несмотря на окружающие вонь и грязь, я вдруг почувствовал себя так, словно созерцаю Сикстинскую капеллу. Вся нижняя поверхность стола была покрыта рисунками, изображавшими вещи, которые мальчик видел, или иллюстрировавшими его мысли и чувства: вот мужчина с банкой пива, вот плачущая женщина, а вот кошка, преследующая мышь… Все это было здесь, на нижней стороне старой столешницы.
* * *
Вернувшись на шоссе 341, мы от души наслаждались свежим воздухом и запахами земли и травы. На светофоре в Эверетте мы свернули, пересекли железнодорожные пути и через пару миль уже катили вдоль северной границы Суты. За окном промелькнули ворота, ведущие на территорию. Ворота оказались открыты – это было необычно, но, учитывая количество лесовозов, которые ежедневно проезжали через них в обоих направлениях, не удивляло.
– Вы не торопитесь? – спросил я Мэнди.
– Сегодня мне больше не нужно быть в суде, – обтекаемо ответила она. – А что вы задумали?
– Давайте на «ты», оʼкей? Вы не против? – предложил я, и Мэнди неуверенно кивнула.
– Хорошо, но что?..
– Увидите.
Я развернулся, проехал ярдов пятьсот в обратном направлении и свернул в ворота, над которыми висела устрашающая надпись: «Частное владение. Посторонним вход воспрещен. Стреляем без предупреждения!»
– Вы… ты видел этот знак? – спросила Мэнди.
Я кивнул.
– Отец дяди Уилли приобрел эту землю лет семьдесят назад, – пояснил я. – Дядя и его брат Джек владели здесь всем от железнодорожных путей до Талманна на юге, до Стерлинга на востоке и до Эверетта на западе.
