При словах «когда они появятся» меня охватила дрожь волнения и восторга. Тогда мне казалось – дядя нисколько не сомневается, что рано или поздно это обязательно произойдет. До сих пор я иногда испытываю слабый отзвук того, чтó я испытал тогда. Дядя Уилли сделал то, что до него не делал ни один взрослый: он укрепил надежду, которая жила во мне, сколько я себя помнил. Он фактически пообещал, что мои родители могут объявиться в любой день и даже в любую минуту.
* * *
Дядя был прав: дети питаются надеждой и ничем иным.
Прошло довольно много времени, прежде чем я спросил его:
– И когда они перестанут надеяться?
Дядя откинулся на сиденье.
– Не знаю… Может быть, уже совсем скоро.
Глава 4
В Суте, штат Джорджия, история братьев Макфарленд давно приобрела статус не то легенды, не то мифа. Целое поколение приложило немало усилий, чтобы приукрасить ее, добавить какие-то поражающие воображение детали, так что теперь каждый рассказывает ее на свой лад. До сих пор эту историю живо и горячо обсуждают, до сих пор она служит предметом бесконечных судебных разбирательств и расследований, в том числе и на федеральном уровне. Помимо всего прочего, история братьев зиждется на тройном убийстве – или на трех убийствах. Именно из-за нее, кстати, я провел последнюю неделю в тюрьме. Или, скажем шире, – именно из-за этой истории я когда-то решил стать журналистом.
Мне уже исполнилось одиннадцать, когда до меня впервые дошли слухи, что между Уильямом Макфарлендом и его братом не все ладно. Теперь-то я припоминаю, что через несколько месяцев после того, как я попал в дом дяди Уилли и тети Лорны, я начал ощущать некое витавшее в воздухе напряжение, но я тогда был слишком мал (мне было всего шесть), к тому же им удалось сделать так, чтобы «взрослые дела» никак не затрагивали ни меня, ни других детей, которые появлялись в доме. Живя с дядей, я рисовал себе вполне определенную и довольно благостную картину окружающего, но слухи утверждали, что на самом деле не все так безоблачно, как мне казалось. Убедившись, что мои представления о «большом» мире то и дело расходятся с реальностью, я предпринял собственное исследование, и вскоре стены моей комнаты украсились пестрым коллажем из газетных и журнальных статей, содержавших, помимо огромного количества явной лжи, крошечные обрывки истины.
Много позже, уже на последнем курсе колледжа, мне предстояло подготовить и сдать большой аналитический материал-расследование, который засчитывался нам, студентам-журналистам, как обязательный дипломный проект. Еще в самом начале обучения нас собрали в большой аудитории и объявили правила игры, оказавшиеся предельно простыми: каждый из нас должен был выбрать некую историю или загадочное событие, которое имело бы общенациональное значение, но до сих пор не было ни раскрыто, ни позабыто из-за отсутствия к нему интереса со стороны общественности. Нам следовало провести собственное расследование выбранного случая и раскопать факты, которые не были в свое время обнаружены нашими предшественниками-газетчиками. Не суммировать и заново проанализировать уже известную информацию, а использовать свои способности и таланты, чтобы обнаружить что-то новое, что когда-то ускользнуло от внимания профессионалов. Помимо всего прочего, материал должен был быть глубоким и всеобъемлющим; дополнительные баллы начислялись за использование первоисточников. Короче говоря, успешная дипломная статья должна была обладать следующими основными качествами: иметь общенациональное значение, быть достаточно интересной и сообщать читателю новые и новейшие факты. Казалось бы – просто, но многие мои однокурсники потратили месяцы только на то, чтобы найти удовлетворяющую этим условиям тему. Не меньше времени занимало и последующее расследование, которое могло потребовать и десять месяцев, и год, и даже больше.
Передо мной проблема поиска темы не возникла. С самого начала я знал, над чем я буду работать.
История, которую я собираюсь сейчас рассказать, основана на материалах местных газет, судебных отчетах, интервью, сплетнях, слухах, наших местных легендах и даже на значках и надписях, вырезанных на коре старых болотных деревьев. Ред прекрасно это знает, и, хотя он согласен, что мои материалы представляют огромный интерес, он так и не позволил мне опубликовать ни одной строчки.
* * *
Тиллман Эллсуорт Макфарленд появился на свет в 1896 году. Впрочем, это еще не самое начало. Чтобы как следует во всем разобраться, необходимо вернуться на годы и десятилетия назад.
Никто точно не знает, как наши Золотые острова получили свое название. Кто-то утверждает, что так их назвали открывшие их испанцы, кто-то уверен, что так нарекли их в XVII веке англичане, в ту пору активно осваивавшие все новые и новые территории. Как бы там ни было, остров Си считается едва ли не самым престижным местом во всей стране – он намного престижнее Беверли-Хиллс и Аспена в лыжный сезон, это я говорю вам точно. Мягкая зима, не слишком жаркое лето, умеренные теплые ветры и просторные пляжи – вот чем славятся Золотые острова, представляющие собой самую западную точку Восточного побережья. Штормов в этих местах никогда не бывает благодаря значительной удаленности островов от основного рассадника ураганов, также известного как Гольфстрим. Прекрасный здоровый климат, уединенность и вместе с тем – сравнительно небольшая удаленность от крупных городов с их деловыми и промышленными центрами – вот что делает наши острова поистине Золотыми.
Континентальную прибрежную зону, ограниченную с одной стороны глухими лесами, где трехсотлетние дубы увиты бородами испанского мха и где свирепствуют клещи и тропические песчаные блохи, откладывающие яйца под кожу человека, а с другой – голубыми водами Атлантики, где кишат акулы и ядовитые морские ежи, мы называем болотами, хотя это отнюдь не привычные большинству малярийные торфяники. На самом деле это – совершенно особая и довольно редкая экосистема, которая по-научному называется «прибрежные марши». Неразведанная, безлюдная, никому не принадлежащая пустошь, которая дважды в сутки затопляется приливом и состоит главным образом из мягких песчаных и глинистых наносов, ручьев, проток, устричных банок и непроходимых зарослей травы-триостренницы, которая в зависимости от высоты солнца кажется то золотой, то багряной, то сумрачно-голубоватой – вот что такое наши болота.
Нам, местным жителям, нравится считать главной особенностью болот или маршей их неповторимый запах. Туристы, впервые проезжающие по дамбе Торрас, брезгливо зажимают носы и спешат поскорее закрыть окна своих автомобилей. Мы же, едва проснувшись, первым делом выходим из домов и, разведя руки пошире, делаем глубокий вдох, торопясь напитать себя этим запахом, наполнить им не только легкие, но и все тело, вплоть до кончиков пальцев. Дыхание болот для нас не вонь разлагающейся органики, а напоминание о ежедневном и ежечасном круговороте смертей и рождений – о новой жизни, которая вместе с пузырями метана и сероводорода поднимается сквозь жидкую грязь к поверхности.
Первыми в этих местах поселились индейцы-крики. Помимо кучки глиняных черепков и нескольких погребальных курганов, они не оставили после себя ничего, кроме нескольких географических названий. Например, индейские имена носят реки Сатилла и Алтамаха, некоторые водоемы и другие места.
