— Эй! Саша! — крикнула она. — Ты дома? Открывай, нам нужно кое‑что обсудить!
Она нажала на звонок и, начиная раздражаться, стукнула кулаком в дверь. Та неожиданно поддалась.
— Саш! Это Алиса. Ты дома? Я захожу! Прячь любовницу в шкаф! — с вызовом крикнула она в образовавшуюся щель.
Она могла предположить что угодно: парень принимает душ и поэтому не слышит, подсел на наркотики и находится в забытьи, поскользнулся, стукнулся затылком и потерял память… Но то, что она увидела, казалось немыслимым.
Алиса переступила порог и едва не споткнулась о что‑то большое, перегородившее проход. Первые несколько секунд ее мозг отказывался принимать переданную глазами информацию. Рука автоматически нашарила на стене выключатель. Яркая лампа на потолке вспыхнула, осветив ужасающую картину. На полу, в луже крови, лежал Сашка. Рядом валялся нож. Ноги подкосились, и Алиса упала коленями прямо в липкую бордовую жижу.
Дальнейшее она делала инстинктивно, почти не испытывая эмоций. Шок отключил все чувства, заставляя действовать на чистом рассудке.
Она схватила Сашку за плечи, перевернула лицом вверх. Он не дышал. Она нащупала на шее артерию, пульс не прощупывался. Попробовала найти пульс на запястье — тоже безрезультатно.
Алиса дотянулась до упавшего на пол телефона и долго тыкала по цифрам, пока наконец не набрала номер службы спасения.
— На моего друга напали. — Ее голос почти не дрожал, но каждое слово давалось с трудом. — Его зарезали. Он не дышит… Срочно пришлите «Скорую»!..
Диспетчер уточнила адрес и попросила оставаться на месте до приезда бригады врачей и полиции.
— Хорошо. — Она кивнула, как будто собеседник на другом конце провода мог заметить ее жест. По светлому подолу шерстяного платья поползло, разрастаясь, красное пятно, но Алиса не могла заставить себя подняться — так и сидела на полу, борясь с подступающей тошнотой.
* * *
Пальцы снова отказывались слушаться. Он вытянул руку, с отвращением наблюдая, как мелко подрагивает ладонь. Словно у запойного пьяницы. Многое бы он отдал, чтобы стать всего лишь алкашом, чьи проблемы решаются непочатой бутылкой…
В окно кабинета яростно билось солнце, и, хотя он опустил жалюзи, проклятые лучи все равно проникали внутрь, пытаясь вывести из равновесия его и без того расшатанную психику. Он снова включил песню Иова, но сегодня она не успокаивала, а, наоборот, скребла по нервам настырной кошкой. Он сунул смартфон в ящик стола и остервенело потер виски — голова раскалывалась от боли, и проглоченные две таблетки аспирина никак ее не уменьшили.
Как же он устал. Господи. Как долго он еще сможет выдерживать ширящуюся внутри пустоту, это разъедающее душу одиночество? Видит бог, он пытался бороться, он сражался с течением, но поток крутил его, как щепку в водовороте, делая невозможным любое сопротивление. И он тонул, тонул в этом черном мазутном омуте, чувствуя, как его собственная темнота сливается с окружающим мраком.
На столе в беспорядке лежали документы — он до сих пор не приступил к работе, хотя пришел в офис два часа назад. На селекторе мигала лампочка — секретарша пыталась дозвониться ему, а он просто не мог заставить себя взять трубку…
Пальцы свело судорогой. В следующий раз ему придется постараться, чтобы не выронить нож. Следом за этой мыслью пришла другая — о том, что все его усилия тщетны. Он устал воскрешать ее — снова и снова — только для того, чтобы ощутить секунду экстаза перед тем, как вновь увязнуть в бесконечном отчаянии.
Бог, мироздание, высший разум — эй вы там, наверху! Кто‑нибудь! Вы же видите, что я подыхаю. Зачем вы длите муку?
Лампочка на селекторе перестала мигать. В приемной послышался шум. Дверь в кабинет резко отворилась, и перепуганная секретарша пробормотала:
— Извините, Аркадий Викторович… К вам полиция…
Его губы искривила страдальческая улыбка. Наконец‑то эта тупоголовая следователь сделала хоть что‑то стоящее.
* * *
Сегодня должен быть особенный день, и Марина проснулась с четкой целью насладиться им на все сто процентов. Ей исполнялось тридцать четыре, и вечером в ресторане намечалась вечеринка с друзьями.
Однако с самого утра день не задался: на работе все валилось из рук, и поздравления коллег только раздражали. Проверяя почту, Марина ловила себя на мысли, что невольно надеется увидеть письмо от Агеева. Он ведь получил пару песен, мог бы, наверное, поделиться впечатлениями.
Марина нервно откинулась в кресле, злясь от того, насколько выросла фигура Агеева в ее глазах за минувшие недели. Взрослая женщина с блестящей карьерой всерьез размышляет о мальчишке, с которым провела несколько часов. Неслыханная глупость!
Она вспомнила их беседу о мечтах и работе и разозлилась еще сильнее. Рассудок подсказывал, что Сашка — обыкновенный фантазер, который проповедует высокие идеалы лишь потому, что не умеет зарабатывать деньги. Но тогда почему он казался таким неподдельно счастливым, таким естественным в своей незамысловатой радости? И если устроенная, безупречная жизнь Марины не дарила ей истинного удовлетворения, тогда на чьей стороне правда? Чей путь правильный? И то, что она, успешная карьеристка, удрученно рефлексирует над ответом — не является ли ответом уже само по себе?
Это ведь не Агеев взбаламутил воду, подняв на поверхность то, что она упрямо топила, прятала на дне подсознания. Это она сама позволила себе заглянуть в ту бездну, которую прикрывали барьеры здравого смысла. Просто Сашка напомнил Марине ее саму в юности. Когда она верила в то, что нет глупой мечты — есть лишь страх плыть против течения, быть непонятым, не преуспеть.
Да все ведь у нее хорошо, вот в чем дело! Все прекрасно! Иногда она уставала от работы, но кто не устает? Даже Рябкина, уж на что трудоголик, — и та порой на стенку лезет.
«Когда не остается никаких сил и нервов, мне начинает казаться, что массовые расстрелы — единственно верное решение», — любит приговаривать подруга.
Пожалуй, сейчас Марина с ней согласилась бы. И расстреляла бы в первую очередь себя саму — за эту бесконтрольную, не пойми откуда взявшуюся хандру.
— Тук‑тук. — Стеблин просунул голову в проем двери. — Марина Николаевна, я тебе имейл срочный переслал, ты не отреагировала.
— А? Да, извини, Вить, сейчас гляну…
— Нерабочее настроение? — понимающе улыбнулся Стеблин. — Я не вовремя?
— Все нормально. — Марина деловито наморщила лоб, переводя взгляд на монитор. — Что там за вопрос?
Она давно жила как на автомате. Качественно выполняла работу, получала заслуженные бонусы. Но при этом словно не дышала полной грудью, не чувствовала себя по‑настоящему свободной, живой, если хотите. Она напоминала себе безупречно функционирующего робота, действующего по однажды разработанным схемам. Отбирала хорошую музыку, выпускала хорошие альбомы, но все это не задевало ее, шло по касательной. По‑настоящему задела ее только «Арктика», всколыхнула что‑то внутри, поэтому Марина и вцепилась в нее волчьей хваткой. Словно увидела шанс вернуть в свою расписанную по нотам жизнь долю импровизации. Черт. Может быть, вся проблема именно в этом? В том, что ей не хватало сюрпризов, неожиданностей, неопределенности?
