– Она сказала, что ты в больнице.
Сестра осматривала меня, словно пытаясь удостовериться, что я в целости и сохранности, потом остановила взгляд на моем лишь слегка выпирающем животике.
– С тобой все в порядке?
Глен осторожно снял мои ноги с колен и положил их на диван, чтобы встать.
– У нас все хорошо. Правда. Жаль, что ты напрасно проделала долгий путь.
Глядя на него с упреком, она пыталась найти слова.
– Я… Она же моя сестра. Я беспокоилась…
– Я понимаю. Но там был я, и, поверь, я сам могу обо всем позаботиться, что бы вы с Евой ни думали на этот счет.
Элеонор перевела взгляд на меня, в ее глазах застыл немой вопрос.
– Я сказала им об опасности. Мне пришлось это сделать. Доктор Уайз настояла, что я должна им все рассказать на тот случай, если тебя не будет рядом, когда мне понадобится неотложная помощь или же я не распознаю симптомы. Ведь из-за паралича я не всегда могу почувствовать, что что-то не так, поэтому доктор Уайз сказала, что лучше пусть рядом все время будет кто-то, кто сможет отслеживать симптомы. – Я посмотрела на своего мужа. – Доктор просто дала мне понять, насколько я была глупа, скрывая это от родных.
Глен направился в кухню.
– Думаю, кружечка пива мне не помешает.
– И мне заодно принеси, – сказала Элеонор, удивив нас всех. Последний раз я видела ее с банкой пива в руках, когда ей было лет семнадцать и она сидела в кабине грузовика рядом с Роки Купером.
Мама опустилась на кушетку и похлопала по покрывалу рядом с собой.
– Сядь-ка сюда, Элеонор.
Сестра взяла пиво из рук Глена и сделала большой глоток.
– Я с ног валюсь от усталости. Пойду наверх, лягу спать.
Глен с мамой обменялись взглядами, а я продолжала смотреть на сестру.
– Мы не ожидали, что ты вернешься раньше завтрашнего вечера, и использовали твою комнату, чтобы покрасить детскую мебель.
– Детскую мебель? – повторила она.
– Ну да. Кроватку и столик для пеленания. И еще колыбельку. Глен нашел все это на блошином рынке и купил практически за бесценок, но кроватка почти новая. Мне, конечно, хотелось новую мебель, но Глен сказал, что все покрасит и приведет в порядок.
Она еще некоторое время задумчиво смотрела на меня, а потом сделала еще глоток пива.
– Надеюсь, краска уже достаточно высохла, чтобы я могла, наконец, добраться до постели?
– Думаю, да, – ответил Глен, не обращая внимания на ее сарказм.
Элеонор повернулась к Глену и принялась его разглядывать, словно раньше никогда не видела, что ж, возможно, так оно и было. По крайней мере, нынешнего Глена, который вдруг понял, что ценности, которых он придерживался всю свою жизнь, вовсе таковыми не являются. Я и в себе лишь совсем недавно начала замечать подобные изменения.
Глен снова опустился на диван, осторожно вернул мои ноги на колени и положил на них руку. На лице Элеонор появилось разочарование, словно она надеялась, что он отведет ее в сторону и скажет, что дела обстоят плохо и лучше бы она была с нами, когда он отвозил меня в больницу. Но Глен лишь поднес ко рту банку с пивом и похлопал меня по коленке.
– Наверное, мистер Бофейн ожидает, что ты завтра вернешься на Эдисто? – спросила мать.
Элеонор нахмурилась.
– Скорее всего, так и есть, ведь завтра суббота. Мне как-то в голову не пришло спросить его об этом. А в чем дело?
– Он уже звонил и спрашивал, приехала ли ты.
Ее лицо залилось краской.
– Я еще не отошла от поездки. Мне надо все обдумать. Пошлю ему эсэмэску перед тем, как лечь спать.
– Что тебе надо обдумать? – спросила я, замечая, что ее румянец стал еще ярче, когда мать произнесла имя мистера Бофейна.
Элеонор перевела взгляд на руки Глена, лежащие на моих коленях.
– Его слова. Он сказал, что надо научиться узнавать счастье, когда оно приходит, и наслаждаться им, пока оно живо.
В комнате воцарилось молчание, а актеры на экране телевизора исполняли свою безмолвную пантомиму. Наконец мать произнесла:
– В уме этому человеку не откажешь.
Мы все повернулись и посмотрели на мать, которая явно смутилась от такого повышенного внимания. Я вспомнила, какой она была, когда был жив отец, – всегда безупречно одета, волосы изящно причесаны, макияж тщательно наложен… можно подумать, отец любил бы ее меньше, если бы она не старалась так эффектно выглядеть. После того как ей пришлось надеть вдовий траур, все, чем она так гордилась, начало постепенно угасать: потускнели роскошные волосы, поблекло прекрасное лицо. Она навсегда распрощалась с элегантными, пусть и недорогими нарядами, которые с помощью нитки, иголки и ее таланта выглядели так, словно она только что сошла с подиума, демонстрируя наряды известных дизайнеров. Думаю, мать как никто другой знала, каким мимолетным может быть счастье. Ее печальная судьба говорила о том, что счастье не может длиться вечно и его в любой момент может отнять волна, захлестнувшая лодку, или случайное падение с высокого дерева.
Элеонор пошла на кухню и со стуком швырнула банку из-под пива в мусорное ведро. Она вернулась к дивану и какое-то время стояла молча, словно пытаясь понять, где находится и что ей надо делать. В конце концов она направилась к лестнице.
– Спокойной ночи, – произнесла она своим обычным покорно-мягким тоном и начала медленно подниматься по лестнице, словно не была уверена, что имеет право здесь находиться и что звезды ведут ее в правильном направлении.
Элеонор
После нашего путешествия на каяках на Эдисто Финн уехал по делам в Нью-Йорк, а Джиджи осталась с матерью. Я скучала по ней, и, надо признаться, мне остро не хватало Финна с его спокойным оценивающим взглядом, который, казалось, вынимает из тебя душу так, что хочется рассказать все без утайки, даже если позже будешь сожалеть об этом. И все-таки я боялась встречи с ним, не желая возобновлять наш разговор о счастье и моей неспособности его чувствовать.
Я почти все время проводила с Хеленой, мы много читали, прогуливались по поместью, иногда посещали кафе, чтобы полакомиться мороженым. Как-то раз мы купили красные тюльпаны и отвезли их на могилу Магды, а потом даже выбрались в местную библиотеку. К великой радости нас обеих, мы нашли там любовные романы, напечатанные крупным шрифтом, что избавило меня от необходимости запинаться и подыскивать приличные слова, читая вслух любовные сцены из этих «шедевров» литературы.
Я частенько играла для Хелены на рояле, правда, после продолжительных препираний из-за выбора между тем, что хотела послушать она и что предлагала сыграть я. Впрочем, через какое-то время я наконец почувствовала, что могу играть все, что угодно, без ограничений, но подобные перепалки доставляли нам обеим слишком большое удовольствие, чтобы мы отказались от этой привычки.
