— Хм. — Слон откашлялся. — Понимаете, он сейчас на процедурах.
— Ему плохо? — испугалась дама.
— Нет, ему лучше, только он подойти не может. Он еще долго там будет.
Последнюю фразу Слон добавил в надежде, что тетка поймет намек и уйдет. Внезапно у нее по щекам побежали крупные слезы.
— Вы передайте ему, пожалуйста, что приходила Катя, — дрогнувшим от волнения голосом сказала она. — И чтобы он поправлялся скорее, а то я очень скучаю. И еще, что я его люблю. И что ночью не сплю — все думаю, как он здесь.
— Да все хорошо, — чужим голосом проскрипел Слон, — вы не волнуйтесь.
— Правда, что ему лучше? — Она улыбнулась сквозь слезы, от этого ее лицо неуловимо похорошело. — Тогда, может, возьмете у меня вот… ананас? В нем много витамина С…
Чтобы она поскорее ушла, Слон согласился. В палате нашлась веревка, запасенная кем-то до него. Ананас подняли на второй этаж.
— Спасибо, спасибо вам большое! — крикнула Катя. — Поправляйтесь скорее!
Она помахала рукой и ушла, а Слон долго смотрел ей вслед.
«Ночей не спит, думает, как он там. Интересно, что бы она сказала, если бы знала, как он на самом деле там?..»
До обеда Слон ворочался на кровати. Ему было нехорошо. Ананас смотрел с тумбочки, как будто стыдил его. Промаявшись часа два, Слон понял, что это муки совести. Это было новое и неожиданное для него состояние.
В самом деле, доходяга-сосед отнесся к нему вчера ночью по-дружески, с пониманием. Не стал насмехаться над его бедой — частыми приступами бабской мигрени. Бабская-то она бабская, эта болезнь, но способна здорово испортить жизнь человеку. Сосед не стал поднимать шум, не сочувствовал фальшиво, а поделился лекарством, от которого Слону действительно полегчало. А потом его похитили вместо Слона.
Что ж, такое, видно, его профессорское счастье. Не повезло человеку, а ему, Слону, повезло. Как поется в известной арии: «Сегодня ты, а завтра я!» Но лучше не завтра, а как можно позже.
Вроде бы все рассуждения Слона были правильными. Но перед глазами все равно стояла профессорская жена Катя, которая в слезах благодарила его, Слона, за заботу.
«Какая женщина! — думал Слон. — Ночей не спит. Вот это любовь, вот это преданность! Со мной бы кто так…»
Тут же Слон понял, что у него такой женщины никогда не будет, потому что он ее не заслуживает. Малахольный профессор заслуживает, а он — нет.
Ананас кивнул султаном, соглашаясь.
От дурных мыслей заболела голова. Слон с тоской оглянулся и увидел, что заботливый сосед оставил ему щепотку своего волшебного порошка на блюдечке. От порошка голова прошла, но совесть подняла голову и принялась орать в полный голос.
Тогда Слон решил сосредоточиться на деле, благо теперь никто ему не мешал. Дело было очень важным и сулило много денег. Он поручил его одному ловкому человеку, некоему Борису Минскому. Однако от Минского со вчерашнего дня ни слуху ни духу. О деле же, кроме самого Слона, знали только двое преданных ему людей. Или те, кого он считал преданными. Словом, знали о деле двое, Утюг и Цибуля, и если один из них продался Холодильнику, то и об этом деле ему, конечно, доложил. Но если бы они перехватили Минского, тогда незачем было бы похищать его, Слона. Как все сложно!.. И совершенно нет информации.
Еще немного поразмыслив, Слон решил, что прежде всего нужно разобраться с предателем. От порошков профессора голова не только перестала болеть, но еще и заработала отлично, так что вскоре план был готов.
В три часа, когда врачи ушли и процедуры закончились, Слон достал из укромного места тщательно спрятанный телефон. Больничные порядки он, конечно, уважал, но совсем без связи остаться не мог, поэтому один мобильник послушно сдал Варваре Францевне, а другой, незасвеченный, пронес в палату. Он встал у окна, спрятался за занавеску и набрал номер Утюга.
— Это Минский, — прошептал он в трубку.
— Куда ты пропал? — заорал Утюг на том конце. — Ты вообще знаешь, что творится?
— Молчи, — перебил его Слон, — молчи и слушай. Дело я не сделал, не вышло. Люди Холодильника висели на хвосте. Хочу все Слону обратно передать, а его нет нигде.
— Как так?
— А вот так — нет его в больнице. Так вот, я спрятал это в трансформаторной будке во дворе больницы, понял? Умываю руки, и больше ко мне не обращайтесь! И так еле ноги унес.
Слон нажал на отбой и прислушался. В коридоре не слышно ни шагов, ни голосов. Он удовлетворенно хмыкнул и выглянул в окно. Куда бы послать второго подозреваемого, Цибулю? Из окна видны были ворота больницы и кабинка охраны. Вот поднялся шлагбаум, проехала машина «Скорой помощи». По дорожке шли люди. Мимо трансформаторной будки, мимо голых и мокрых кустов они сворачивали к главному входу. В стороне виднелась верхушка скромного серого домика — морга. Туда не сворачивал никто.
Слон набрал Цибулю.
— Это я, Минский, — проскрипел он.
— Ты откуда взялся? — напрягся Цибуля.
— Это сейчас неважно. — Слон закашлялся. — У меня мало времени, так что запоминай и не переспрашивай. Я не успел ничего сделать, меня перехватили. Я хотел эту вещь отдать Слону в собственные руки, только в больнице его нет.
— Да ты что несешь? — заволновался Цибуля. — Ничего не понимаю! Ты вообще кто?
— Минский я, не ори. — Слон сделал над собой усилие, чтобы самому не заорать. — И не перебивай, я же тебе сказал. Вещь я спрятал в морге, стол крайний справа. Вроде там покойника пока не было. — Он хохотнул, зная, что Цибуля до ужаса боится мертвецов. — Приклеил скотчем снизу, понятно говорю? И я больше по этому делу не работаю, разбирайтесь там сами, а мне собственная жизнь дорога!
Слон убрал телефон в укромное место, снова устроился на кровати и стал ждать вечера.
Над головой профессора Кряквина лязгнула крышка багажника, и его выволокли наружу.
На этот раз его поставили на ноги и подтолкнули в спину.
— Шагай, Слон! — раздался за спиной все тот же грубый голос. — Двигай ногами!
— Вы ошиблись, — попытался сказать профессор, — и приняли меня за другого! Я вовсе не Слон.
Однако рот его был заклеен лентой, и ничего связного произнести не удалось. В ответ на возмущенное мычание Валентина Петровича больно ткнули в спину, так что пришлось подчиниться насилию. Тем более что на улице было холодно, и двигаться было теплее, чем стоять. Профессор неуверенно зашагал вперед. Через несколько шагов его придержали за локоть, и очень кстати: дальше шли ступени, и он мог свалиться.
Поднявшись по ступенькам, профессор снова остановился. Негромко скрипнула дверь, и Валентина Петровича втолкнули в какое-то помещение.
Здесь, по крайней мере, было значительно теплее.
Профессора снова подтолкнули в спину.
