Планета медленно поворачивалась. Линия терминатора ползла по красному, сморщенному от древности боку. Разреженная атмосфера придавала деталям рельефа графическую четкость. Без полутонов. Совсем не так, как на Земле. Земля не только голубая – еще одна очевидность, в которой ему удалось убедиться собственными глазами, – она живая. Это поразительное ощущение, которое значило именно то, что значило – без метафор и красивостей. И которое чертовски трудно объяснить кому-то, кто не висел над ней в открытом космосе. От этого попахивало мистикой. Ноосферой Вернадского. В атмосфере и на поверхности постоянно что-то рождалось, возникало, исчезало. Поляк Станислав Лем не случайно придумал Солярис – разумный океан, управляющий планетой. Он не знал, разумна ли Земля, но в том, что она живая, – не сомневался.
Здесь – другое. Марс мертв. Мертв не изначально, а как огромное доисторическое животное, что когда-то бороздило пространство вокруг Солнца, подставляя ему для обогрева морщинистые бока, чей срок однажды вышел, и оно оцепенело от вечной стужи смерти.
– Командир, командир, говорит «Заря», вы меня слышите?
Только сейчас он сообразил, что в наушниках уже давно раздается этот голос.
– «Заря», слышу хорошо. Всё идет штатно.
– Алексей Архипович, разве так можно? – укоризненно и совсем по-домашнему.
– Простите, Валечка, засмотрелся на эту красотищу. Как остальная группа?
– Готова к выходу, командир, – голос Николая. – Что с погодой?
– Минус двести сорок на теневой стороне корабля, плюс сто шестьдесят на солнечной.
– Терпимо. Над Землей пожарче было, – это уже Татьяна. – Зонтик брать?
– На Марсе осадки в виде дождя и снега не ожидаются, – хорошо поставленным голосом диктора Гостелерадио произнесла Валентина. – Погода без изменений на миллион лет.
Смех.
Смех это хорошо. Настроение у всех приподнятое. Даже двухдневное радиомолчание Земли не так действует на нервы. Неприятность. Бывает. В таких делах, как на море – всё, что может сломаться, сломается обязательно. И это не только о технике. Но экипаж держался. У него даже появилась страшноватая мысль: исчезни человечество в атомной войне, они всё равно продолжат выполнять программу экспедиции. Пусть без всякой надежды на возвращение.
Что только в голову не лезет. Алексей Архипович ухватился за пуповину страховочного фала и развернул себя к кораблю.
Когда он впервые увидел «Белого Лебедя»? В 1965-м? Да, когда он уже был кандидатом на участие в экспедиции. Лунной экспедиции, как они думали тогда. Ведь нужно было опередить американцев с их Вернером фон Брауном и «Сатурном». То, что возвышалось на стартовом столе, превосходило всякое воображение. Именно тогда у него мелькнула мысль, что на такой ракете и на Марс запросто махнуть можно. И вот, надо же… Ее так все и называли – «Белый Лебедь». Только в официальных рапортах и докладах она проходила как Н-1.
– Нравится? – спросил их тогда Сергей Павлович.
– Очень! – чуть ли не хором ответили они. – Хоть сейчас полетим! На Луну!
Королев тогда ничего не ответил. И только Гагарин рассмеялся. Он знал. Он тогда точно знал.
9
Тяжелый межпланетный корабль «Заря» с экипажем из семи человек завершил первую часть долгого путешествия и вышел на орбиту Марса, превратившись в первую в истории космических исследований орбитальную станцию другой планеты Солнечной системы.
Здесь всё было первым. Успешный запуск трех кораблей совершенно нового типа. Монтаж на орбите Земли межпланетного корабля. Сама экспедиция к Марсу. Одновременное присутствие на орбите семи космонавтов. Выход космонавтов в открытый космос. Первые женщины-космонавты. Андрей Комаров даже шутил, что из-за одновременного старта Валентина и Татьяна могут только вдвоем претендовать на звание первой женщины в космосе. А сколько на этом пути первых оказалось космических камней и каменищ, споткнуться и упасть на которых ничего не стоило!
Алексей Архипович смотрел, как из люка одна за другой выплывают упакованные в скафандры фигуры, и вспоминал, что при первом выходе, когда им предстояло лишь освоиться в открытом космосе, ощутить на себе – каково парить в безвоздушном пространстве над планетой, они споткнулись именно о такой камень. Предполагалось, что основной проблемой, с которой могут столкнуться космонавты, станет головокружение, потеря ориентации. В земных условиях подобное казалось разумным – представьте, вы оказались на высоте ста двадцати километров над Землей. Тут и самый закаленный летчик почувствует себя неуютно. Одно дело, когда ты в стальной капсуле корабля, и совсем другое – в скафандре. Но опасность подстерегала их не на выходе, а на входе. Когда они вдоволь накрутились в пустоте, оказалось, что скафандры раздуло, и они не могут протиснуться обратно в шлюз. Их тогда было трое, как и сейчас. Он, командир, бортинженер Андрей Комаров и пилот Николай Пацай. Первые люди, совершившие выход в открытый космос. Если бы не смекалка, они могли остаться в космосе навсегда, погубив заодно экспедицию.
– О чем задумался, командир? – в наушниках зашуршал голос Николая.
– Считаю, сколько раз мы первые в этой экспедиции, – сказал Алексей Архипович.
– Думаешь, за каждое по герою дадут? – Андрей. – Тогда придется операцию делать – грудь расширять.
– Это зачем? – не понял Николай.
– Ну как же, медали вешать, – засмеялся Андрей. – А то ли еще будет таких первых.
– Разговорчики в строю, – пробурчал Алексей Архипович, – лучше посмотрите на эту красотищу. Марс под нами.
– Завидуем вам, – это Анатолий. – Из иллюминатора вид не тот.
– Ничего, мы свое нагоним, – звонким голосом, который не мог испортить шипением и микрофон, сказала Таня. – Приступайте к осмотру посадочного комплекса.
– Есть, товарищ вахтенный, приступаем к осмотру, – отрапортовал Алексей Архипович.
Да, им предстояло еще много чего первого. Отстыковать посадочный комплекс и осуществить первую высадку человека на Марс, совершить первый выход человека на поверхность другой планеты, и там, в красной пустыне превратить комплекс в поезд из пяти платформ, на котором они совершат длительное, длиной почти в земной год, путешествие по поверхности древней планеты.
10
– Помнят руки, помнят, – бормотал Андрей, отвинчивая крепления кожуха, под которым размещалась панель тестирования системами «Антея». Бортовые датчики показывали, что посадочный комплекс перенес путешествие без сбоев, теперь предстояло проверить это более тщательно.
Какой он огромный! Ему, привычному к тесноте посадочных капсул, казалось невероятным, что такой громаде предстоит войти в атмосферу Марса и совершить пилотируемую посадку. Конечно, и атмосфера пожиже, и гравитация поменьше, но это нарушало правила, наработанные за восемь лет космических полетов: на двух важнейших участках – разгонном и посадочном – космонавт не участвовал в управлении кораблем, целиком положившись на автоматику и, в крайнем случае, корректировочные команды из Центра управления полетами. Сильнейшие перегрузки делали полноценное пилотирование невозможным.
