Она еще смотрит на свое ханаби, когда кто-то осторожно трогает ее за рукав кимоно. Маленькая девчушка в школьной форме и с ранцем.
– Нам пора, Светлана, – говорит девчушка.
6
Когда автобус выехал на площадь, представление было в самом разгаре. Толпа зрителей хлопала в ладоши, подбадривая хитрого дятла, которому предстояло обманом отнять у девятихвостой лисицы-оборотня похищенного в деревне ребенка. Дятел щелкал клювом, вертел головой, прикрытой роскошной красной лакированной шляпой, смешно дрыгал голенастыми лапами. В птичьем танце проглядывали лисьи повадки – дятел изо всех сил старался изобразить из себя близкого родственника девятихвостой похитительницы, которая, в таком случае, была обязана дать ему на ночь кров и угощение.
Дети прилипли к окнам и во все глаза смотрели на представление. Даже отсюда было видно, какую тяжелейшую работу выполняет кукловод, в чьих руках сходятся все нити марионеток. Но и марионетки идеально подчинялись их малейшему натяжению и ослаблению, совершая головокружительные прыжки. Казалось, что дятел – настоящая птица и достаточно ей взмахнуть украшенными перьями руками, чтобы взлететь под самый навес, где сидел мастер кукол. Порой терялось ощущение, будто марионетки управляются мастером. Наоборот, чудилось, что мастером движут актеры-куклы, в чьи мускулы вживлены многочисленные крючья, от которых и тянутся нити к ваге.
Но вдруг всё прекратилось. Марионетки замерли. Звуки сямисэнов и пение прервались. Мастер спрыгнул на помост, затем на асфальт и пошел к автобусу, разминая затекшие пальцы. Любочка открыла дверь, беленькая негромко хмыкнула.
– Мы за тобой, – сказала Любочка. – Извини, что пришлось прервать представление.
– Она любит возиться с марионетками, – сказала беленькая, а брюнетка толкнула ее в бок. Беленькая поджала губы, наблюдая, как мастер забирается в автобус.
Машина медленно тронулась.
– Сядьте на место, пожалуйста, – сказал водитель мастеру марионеток, но тот продолжал стоять у закрывшейся двери, глядя на что-то через плечо.
Любочка вдруг увидела, как марионетка дятла с отпущенными, обвисшими нитями внезапно ожила, завертела головой, словно кого-то отыскивая, так же спрыгнула с помоста и, расталкивая зрителей, побежала вслед автобусу. Огромная, нелепая, неловкая.
– Остановите, – прошептал мастер, а затем почти крикнул: – Остановите!
Рванув дверь, он обернулся к Любочке:
– Я остаюсь. Простите.
Дятел тоже остановился. Он ждал своего мастера.
7
Автобус ехал и ехал, иногда останавливаясь, чтобы посадить очередного пассажира. Их набралось уже много, и казалось, что не все поместятся. Но дети теснились, и местечко высвобождалось, вполне достаточное, чтобы новичок мог притулиться. Потом автобус трогался с места, и через неуловимое количество времени оказывалось, что и тесниться особо-то и не надо – вот там пустует место, а вот здесь и вообще целое сиденье свободно – хочешь садись, хочешь ложись, хочешь в окно смотри.
Любочка привставала со своего места, вытягивала шею, проверяла, как устроились ребята. Иногда просила водителя остановиться там, где их ожидал очередной маленький пассажир, настолько маленький и неприметный, что сидящий за рулем случайно его не замечал.
Город постепенно опять сходил на нет. Оживленные кварталы остались позади. Широкие магистрали сузились сначала до двуполосных, а затем и вовсе однополосных дорог, на которых автобус бы никак не разъехался со встречной машиной, попадись ему такая. Но на узких дорогах почти никого, лишь редкие прохожие да велосипедисты. А уж с ними автобус вполне успешно мог разминуться. Разве что скорость пришлось замедлить совсем до черепашьей.
Водитель поглядывал в зеркало заднего вида, замечая, что его пассажиров всё больше и больше охватывает сон. Галдеж стих. Лишь иногда сквозь шум мотора прорывался чей-то разговор, но слов не разобрать.
К тому времени, когда автобус выехал из города, все заснули. Даже Любочка положила голову на плечо соседки, умаявшись следить за посадкой в автобус и рассадкой пассажиров. Ведь она была очень маленькая. Но ее помощь водителю больше не требовалась. Всех, кого нужно, они взяли, а тот, кто не захотел, тот остался в городе.
Багровые отсветы Фудзиямы, непрерывно извергающей лаву, постепенно расплылись в ровный красноватый отсвет, который мягко окутал окружающий мир. Незаметно закончилась асфальтированная дорога, а затем и бетонка, и колеса автобуса зашуршали по песку с проплешинами плоских камней. Небо приобрело глубокий фиолетовый оттенок, и казалось – присмотрись внимательнее и увидишь звезды.
– Достаточно, – тихо сказала Любочка.
Водитель остановил автобус, выключил двигатель. Обернулся к девочке. Больше в салоне никого не было.
– Тебе не холодно? – спросил он.
– Нормально, – Любочка улыбнулась. – Вот и всё. Будете смотреть?
– Нет, – он вновь повернулся, поглядел на пустыню. – Удачи тебе. Всем вам – удачи.
Но ему никто не ответил.
Тьма сгустилась настолько, что пришлось включить фары. Водитель развернул пустой автобус, и в лучах вдруг возникла человеческая фигура. Он притормозил, открыл дверь в салон, и женщина вошла внутрь. Осмотрелась, будто ожидая кого-то увидеть. Затем устало опустилась на сиденье. По случайности именно на то, которое занимала Любочка, отметил про себя водитель. Он достал из кармана сигареты, прикурил две и одну протянул женщине.
– Не можешь отвыкнуть? – улыбнулась она, но сигарету взяла, затянулась. – А ты водку с окурком когда-нибудь пил?
– Это как?
– Ну, загасить окурок в водке и выпить.
Он покачал головой. Они молча курили, и вот в небе возникла яркая звезда. Она медленно опускалась, а небо около нее расцвечивалось в синеватые оттенки. Тишина нарушилась нарастающим гулом.
– Надо ехать, – сказала женщина. – Еще не хватало, чтобы они нас тут заметили. Представляешь? В автобусе?
Мужчина выбросил окурок и повернулся к женщине.
– Почему они не захотели остаться с нами? Стать такими же, какими стали мы? – спросил он.
– Здесь им будет лучше, – женщина посмотрела в окно на фиолетовое небо. – Ведь с ними будут лучшие… из людей. Лучшие из лучших.
8
Марс был красным.
Это являлось такой же очевидностью, как и то, что Волга впадает в Каспийское море. Если бы не одно но. Он видел Марс собственными глазами с высоты двухсот километров. Красная планета нависала над ним, хотя можно было сказать, что она расстилалась под ним – точкой отсчета здесь, на орбите, являлся он и только он. Пуповина, связующая с кораблем, разматывалась. Тишина прерывалась треском в наушниках – не техническая необходимость или небрежность, сколько психологическая уловка конструкторов. Самое страшное в бездне – ощутить одиночество.
