– Вы ведь понимаете, Филипп Рудольфович, какой у нас контингент. Можно сказать – спецконтингент. Я до Спецкомитета в детской колонии работала. Там дети, конечно, тяжелые, но со здешними не сравнить. Издержки воспитания. А тут… – вздыхает, затягивается. – Но хочу сказать, с приходом Николая Ивановича многое поменялось к лучшему. Военная дисциплина, сами понимаете.
– Понимаю, – отвечает Папаня.
– Тут ведь такое творилось, я слышала, что некоторые воспитатели… – она наклоняется к Папане и шепчет. – Представляете? Скандал! За такое расстреливать надо! А воровство? Уборщицы эти, которые и полы мыть не умеют, только грязь размазывают. Их бы в мою колонию… А вот и Надежда, – расплывается в улыбке, окурок в окно бросает.
– Мне показалось, что в раздевалке… – начинает Маманя, но Фиолетта перебивает:
– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, девочки у нас очень хорошие. В большинстве. В семье, конечно, не без паршивой овцы, но Надежду они хорошо приняли. И сама она девочка спокойная, послушная. Уроки всегда подготовлены, тетради аккуратные. Я, конечно, понимаю – семейное воспитание, постоянный контроль со стороны родителей много значат. Может, если наших сорвиголов отдать на поруки, то они тоже были бы… гм, спокойнее. Хотя, скажу вам честно, роль семьи в воспитании детей несколько преувеличена. Тут важно внутреннее содержание ребенка.
– Да, внутреннее содержание, – кивает Маманя. – Очень интересно. А в чем, собственно, вопрос, Виолетта Степановна?
– Вопрос, – повторяет Фиолетта, – вопрос вот в чем… Вам Николай Иванович не рассказывал о происшествии?
– Нет, – Папаня. – Наверное, счел некорректным воспользоваться служебным положением.
– Вчера произошла безобразная сцена в туалете для девочек. Между Надеждой, Иванной, это наша новенькая, и Светой Огнивенко. Я узнала совершенно случайно… То есть хорошо, что узнала. Мы, учителя, должны быть в курсе того, что происходит не только в классе, но и за его пределами. Тем более с таким, э-э-э, спецконтингентом. Кстати, вам Надежда сама ничего не рассказывала?
Все смотрят на сидящую за партой Надежду. Та качает головой.
Я ничего не рассказывала.
– У нас вчера выдался трудный день, – говорит Маманя. – У Надежды ухудшилось состояние, поэтому пришлось делать процедуры. Я сама медсестра, обошлись своими силами.
– Про Огнивенко я не первый раз слышу, – говорит Папаня. – У нее конфликт с Надеждой? Почему?
– Ну, конфликтом это назвать трудно. Сами знаете – у детей свои симпатии, свои антипатии. И порой трудно сказать – почему. Может, не так посмотрела, или не поделили, гм, что-то. Возраст такой. Я не могу сказать, что Света по-особому относится к Надежде. Случай трудный. У них случались мелкие разногласия. Да, Надежда? Но это всё не серьезно, дети есть дети. Однако в последнее время… Вы правы, их отношения несколько обострились. Вот и вчера.
– Так что все-таки произошло? – Маманя достала из сумочки пачку сигарет. – Вы как-то странно тянете. Я волнуюсь. А мне нельзя волноваться.
– Дорогая, – Папаня берет ее за руку.
Представление, да и только. Им бы в театре играть.
Фиолетта вздыхает так, будто ее вынудили, а сама она ничего такого не хотела. Со стороны даже любопытно послушать. Будто окно открывается в мир, который тебе совсем не знаком. Международная панорама. Положение трудящихся в странах капитализма. Дедуня постоянно такое смотрит. Всё, ну или почти всё не так, как было. Но нам-то что? Надежда вида не подает, я тоже не вмешиваюсь. Больше всех надо?
– Ужасно, ужасно, – говорит Маманя. – Это нельзя пускать на самотек. Необходимы меры.
– Надежда, так всё произошло? – Папаня спрашивает.
Надежда пожимает плечами.
– А ее нельзя изолировать? – Маманя.
– Кого? Надежду?
– Огнивенко. Перевести в другой класс? Школу?
– У нас нет другого класса. И школы, – говорит Фиолетта. – Света, конечно, в последнее время ведет себя несколько агрессивно, но у нее так со всеми учениками.
– А в чем это проявляется? – Папаня заинтересовался.
Фиолетта поморщилась:
– Думаю, не совсем правильно это обсуждать. Поверьте, такое случается, но все меры педагогического воздействия…
– Когда это началось? – гнет свое Папаня. Фиолетта уже и не рада.
– Не слишком давно. Надежда пришла в школу… Дайте подумать…
– То есть, если я правильно понимаю, до прихода в класс Надежды эта самая Огнивенко вела себя, э-э-э, в рамках обычного?
– Пожалуй, – соглашается Фиолетта. – Но поверьте моей богатой педагогической практике, в подобном поведении нет ничего необычного. Может, девочка завидует? Или антипатия?
– То есть вы не знаете? – Папаня.
Фиолетта разводит руками.
– У вас какая форма допуска? – продолжает он. – Первая или вторая?
– Вторая. А какое это имеет значение?
– Черт, всегда у нас так – допускают к работе…
– Дорогой, – Маманя берет его за руку, – здесь не место с этим разбираться. Я хочу посмотреть журнал. Мне кажется, не все оценки выставляются в дневник.
– Да, пожалуйста, – Фиолетта передает ей журнал. – Я стараюсь следить, но дети иногда забывают давать дневник, иногда и сами учителя виноваты. Успеваемость у нее неплохая, если учесть, что она на уроках, гм, не отвечает. И пишет без ошибок…
Сидим с Надеждой и слушаем. Она вся извозилась – не терпится обратно вернуться. Я-то понимаю. Иванна там одна. Против всей стаи. Под предводительством Огнивенко. Но что Надежда может с этим поделать? С ее тоненькими ручками и тоненькими ножками? Чего скрывать – злорадствую. Хотя Иванна тоже из головы не идет. После увиденного. Почему она так устроена? Мальчик она или все же девочка? То-то мне ее поведение странным сразу показалось – так девчонки себя не ведут. И портфели подруг не таскают. Конечно, у нас в классе полным-полно уродов. Одним больше, одним меньше. Но пусть бы он сидел на задней парте и не лез к Надежде.
– По биологии у нее четверки и пятерки, – комментирует Фиолетта, – по математике всё хорошо. Я же вам говорю – на фоне других детей она выглядит очень хорошо. На вашем месте, я бы перевела ее в другую школу.
– Нас вполне устраивает и эта, – отвечает Маманя. – Дорогой, достань ее дневник, будь добр.
Папаня выбрасывает сигарету в форточку и идет к портфелю Надежды. Нечто во мне шевельнулось, будто я о чем-то важном позабыла. А как увидела портфель, то почти вспомнила. И Надежда шею вытянула – наблюдает. Папаня открывает портфель и долго смотрит внутрь. Тут меня прошибает – котенок! Он ведь там сидит, паршивец. И не мяучит!
– Что за черт? – бормочет Папаня. – Что такое?!
– Дорогой? – Маманя отрывается от журнала.
– С вами всё хорошо, Филипп Рудольфович? – Фиолетта.
