— Тема, не надо, — покраснела Кристина.
— Вы недовольны тем, что Яснова на свободе? — с желчью в голосе поинтересовался полковник. — Кажется, я выполнил все ваши условия. И если в три утра я счел очевидным, что ваша подзащитная более не представляет опасности для общества, значит, так тому и быть! А раз необходимости держать Яснову в изоляции больше нет, я обязан отпустить ее на свободу, ведь каждая лишняя минута пребывания под стражей Кристины Владимировны — повод для вас, для ваших утомительных многостраничных жалоб и ходатайств, а я в этом нуждаюсь, как собака в пятой лапе. Вы со мной согласны?
— Зачем вы нас позвали? — не обращая внимания на едкий тон следователя, задал вопрос адвокат.
— Чтобы у вас потом не возникло лишних вопросов, уважаемый Артемий Андреевич. Будете непосредственными свидетелями.
После этих слов Милещенко подошел к сейфу и, бормоча что-то себе под нос, достал оттуда сверток в бумажном пакете. Разорвав оболочку, извлек наружу нож и, внезапно подмигнув, спросил:
— Узнаете, Яснова?
— Прекратите, Владимир Яковлевич, — холодно произнес Павлов. — Не валяйте дурака.
— Это тот самый нож, господин адвокат. Представляете, десять лет назад этим ножом в новосибирском коттеджном поселке Каменское добивали раненых, беспомощных женщин… Если верить заключению экспертизы, «пальчики» на нем принадлежат вашей подзащитной. Которая, если я не ошибаюсь, кроме всего прочего, является близким вам человеком.
— Моя личная жизнь никоим образом вас не касается. Лучше скажите, почему этот нож у вас. На нашей предыдущей встрече вы сообщили, что отправили его на повторную экспертизу.
— Какая разница, что я вам говорил? — ухмыльнулся Милещенко. Он уселся в кресло, с любопытством рассматривая нож, словно перед ним была какая-то чрезвычайно редкая археологическая находка. — Вы как ребенок, Павлов, ей-богу. — Затем, окинув странным взглядом адвоката и Кристину, хихикнул: — Занимательная ситуация вырисовывается. Впервые в жизни я по собственной воле выпускаю на свободу человека, которого подозревал в убийстве.
— Вы позвали нас для того, чтобы излить душу? Пожаловаться на свою тяжелую, неблагодарную работу? Хватит, Владимир Яковлевич, — решительно проговорил Павлов.
— Ладно, в сторону лирику, — перестал улыбаться следователь. Достав из ящика в тумбочке бумажную салфетку, тщательно протер рукоятку. — Кстати, вы можете сами это сделать, — предложил он, но Кристина торопливо замотала головой.
После этого полковник осторожно, держа нож через салфетку, завернул его в свежий конверт, на котором уже заранее были проставлены печати.
— Везде нужна скрупулезность и педантичность, — пояснил он. — Не хватало еще на этом тесаке свои «пальцы» оставить. Ладно, подписи понятых поставлю после. Не волнуйтесь, печати все соответствующие, есть у меня такие… — Он снова хихикнул, будто все происходящее доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
— Что дальше? — каменным голосом спросил Артем.
— Дальше? Я отправляю этот нож на экспертизу вместе с отпечатками Ясновой. Эксперт, разумеется, напишет, что нож «чистенький», и вернет его обратно. Никто не будет проверять, почему десять лет назад на нем что-то обнаружили. Возможно, произошла какая-то ошибка. Возможно, папиллярные узоры на ноже со временем смазались и стали непригодны для исследования. Этот дурацкий столовый ножик мог очутиться там каким угодно образом, дорогие мои. Короче, дальше уже не ваша забота. Я прекращаю дело за отсутствием состава преступления, господин адвокат. Вы довольны?
— Вполне. Я только попрошу вас известить меня, когда вы вынесете это постановление. А перед этим, пожалуйста, все же ознакомьте нас с результатами экспертизы. Я могу быть уверен, что на этот раз вы сдержите свое слово и нож действительно будет отправлен в экспертную лабораторию?
— Можете, — сказал Милещенко, убирая нож в сейф. — Вы свободны.
— Премного благодарен. Кристина, подожди меня в коридоре.
Яснова вышла, и Милещенко выжидательно уставился на адвоката.
— Хотите меня отблагодарить, Артемий Андреевич? Не стоит, я просто делаю свою работу. За скромную зарплату государственного служащего.
— Думаю, мои слова благодарности вам не нужны. Я хочу вам сообщить следующее. Решайте свои проблемы с Бугровым сами, больше не впутывая в ваши дела эту женщину.
— Скажите, адвокат, — медленно проговорил следователь. — Для вас вообще существуют какие-либо принципы? Какие-то пределы, рамки дозволенного? Мне безумно интересно, как бы вы действовали, если бы вам пришлось представлять интересы Чикатило. Что, из него тоже ангела сделали бы? Или копали бы под следствие — кто с кем спал, у кого прыщ на заднице, кто алкоголик, вроде Бугрова, а кто «голубой»…
— Защищать Чикатило мне не довелось, — развел руками Павлов. — Но могу сказать одно — любой человек, обвиняемый в совершении преступления, имеет право в соответствии с российскими законами на юридическую помощь. И пока я жив, я оказываю и буду оказывать подобную помощь людям. Кстати, принимая во внимание придуманный вами способ отвести подозрения от Ясновой (я про отпечатки, которые вы стерли), могу предположить, что данные фальсификации проводятся вами не впервые. Это к вопросу о совести, Владимир Яковлевич. Хотя это лишь мои домыслы. А теперь разрешите откланяться.
— До свидания, — хмуро попрощался Милещенко.
Сержант
Сегодня в семь утра у Дмитрия Олеговича прихватило сердце. Все началось еще ночью, но генерал решил, что как-нибудь образуется, он просто «полежит, и все пройдет». Однако ничего не проходило, а когда около половины седьмого утра он прокрался на кухню и выпил коньяку, ему стало совсем худо.
Напуганная состоянием Дмитрия Олеговича жена проявила решимость и, не слушая его вялые протесты, вызвала «Скорую».
Приехавший врач, который давно знал генерала, осмотрел Бугрова, измерил ему давление, после чего отрывисто бросил, глядя поверх очков:
— Вам, Дмитрий Олегович, не мешало бы подлечиться. Пройти, так сказать, полное стационарное обследование.
— Не сейчас, Валера. Нет у меня сейчас времени в госпитале отлеживаться.
— Я просто обязан вас предупредить.
Взгляд врача упал на рюмку с остатками коньяка, и на его лбу появилась пара морщин.
— Вы меня извините, Дмитрий Олегович, но в вашем состоянии спиртное вам абсолютно противопоказано.
— Ладно, ладно… ты мне сказал, я тебя услышал, все нормально, Валера.
Врач молча собрал свой чемоданчик и, попрощавшись, быстро ретировался.
Уже вечером в комнату зашла жена, встала, сложив на груди руки:
— Дима, не пугай меня больше!
— Вера, все хорошо. Мне уже намного лучше! — раздраженно сказал генерал.
— Ты же гробишь себя, — сорвалась на крик женщина. — Разве не понимаешь? Себя не жалеешь, о внуках подумай!
