– Честно сказать, мы не очень-то любим брать с собой попутчиков, – сказал Громобой.
Он чуть не добавил «с недавних пор», но вовремя сдержался. Рассказывать двум малознакомым бродягам о том, что в последний свой «великий поход» в Митино Громобой потерял двух лучших друзей, ему совершенно не хотелось. Тем более трагедия эта случилась совсем недавно, и раны на сердце еще не успели толком зажить.
Стоило только подумать о тех злоключениях, и треклятые воспоминания прорвали плотину, которой нейромант так истово хотел отгородиться от дурных мыслей. Вот перед глазами возник портрет погибшего дружинника, Игоря. Безносая уже не раз покушалась на жизнь этого молодого воина, и Громобой однажды уже мысленно прощался с раненым другом, но кремлевский разведчик вернулся в сознание и даже частично вернул былые кондиции… лишь для того, по сути, чтобы умереть уже окончательно – от зубов треклятых шамов, которые похитили Бо и еще с десяток других людей.
А вот со вторым потерянным товарищем все было куда сложней. Отправившись в Митино, Громобой вынужден был самолично разорвать связь с верным питомцем – ржавым «Рексом» по прозвищу Щелкун, который следовал за нейромантом с тех самых пор, как бородач обрел свои чудесные способности. Они многое пережили вместе, но вытащить гигантского био за пределы Купола не удалось – уж больно узок оказался Проход. В итоге Громобой, скрепя сердце, разорвал связь с био, позволив тому снова распоряжаться собой без посторонних приказов. Одному богу известно, что в итоге стало с Щелкуном. Впрочем, нейромант практически не сомневался, что зубастый био вполне сможет сам позаботиться о себе. Ведь теперь, по крайней мере, ему не придется вечно спасать маленького бородатого хомо от самых разных бед.
Взгляд Бо отвлек Громобоя от раздумий. Супруга смотрела на него многозначительно, очень красноречиво. Бородач недоуменно выгнул бровь, и Бо веско кивнула. Такое поведение жены весьма удивило Громобоя. Она хочет взять с собой двух этих горемык? Но почему? Сочувствует им? А не пора ли, после стольких лишений, наконец думать только о себе, только о собственном счастье? Или она снова хочет привязаться… и потерять?
Хотя… разве не похожа история этих Лары и… как там ее суженого?.. на них с Бо? Разве не скитался Громобой по самым злачным закоулком Богом проклятой Зоны в попытке отыскать свою возлюбленную? Разве не отчаяние вело его по лабиринту московских улиц, разве не оно бросало в самое пекло, когда нейромант окончательно терял надежду найти свою суженую среди полуразрушенных домов?
Лара смотрела на бородача с мольбой, и он все-таки сдался.
«Хреново, что моя совесть все никак не подохнет», – с грустью подумал Громобой, но вслух нехотя произнес:
– Что ж, ладно. Можете пойти с нами… в виде исключения.
– Мы очень постараемся не стать обузой, – быстро выпалила блондинка.
– Надеемся, что у вас получится, – сказала Бо, поднимаясь.
Громобой повернулся к Вану, и тот с сосредоточенным лицом кивнул ему – мол, так и есть, будем пытаться помочь, а не навредить. Бородач устало вздохнул и, повернувшись к своему усовершенствованному «серву», воскликнул:
– Пойдем, Рухлядь. Пора отсюда линять, а то сбегутся еще хищники на запах…
Словно услышав его, вдали завыли крысособаки. Дурные, они будто не понимали, что на их вой могут откликнуться не только «сестры», но и голодные нео, которые не брезгуют даже псиной.
«Когда-нибудь этот мир окончательно опустеет, – с грустью подумал нейромант. – Сильные сожрут умных, пожрут друг друга, а оставшиеся передохнут от голода. Конец неотвратим».
Взгляд Громобоя скользнул к Бо, точнее, к ее изувеченной руке.
«Но пока мы живы, мы будем бороться».
Вой крысособак вдали смолк так же неожиданно, как и возник в шумовом пространстве московской Зоны.
Видимо, до не в меру голосистых псин действительно добрался другой, куда более сильный и расчетливый мут.
* * *
Разлепить веки удалось лишь с превеликим трудом – как будто неведомый хирург сшил их прочной капроновой ниткой. Танг напрягся… и все-таки открыл глаза.
Хотя лучше б, наверное, этого не делал.
Перед Тангом, в считаных сантиметрах от его длинного носа, находилась уродливая морда нетопыря. И ладно б рукокрыл был обычного, с крысособаку, размера. Так нет же: эта страшенная тварь едва ли уступала габаритами самому Тангу.
Единственное, что хоть немного успокаивало – рукокрыл был то ли мёртв, то ли в отключке: он не шевелился, и глаза его были закрыты. Танг хотел отодвинуться, дабы взглянуть, вздымается ли лохматая грудь нетопыря или нет, но не смог: руки и ноги воина будто онемели.
Упершись подбородком в грудь, бедняга увидел, что тело его опутано толстой веревкой. Со стороны пленник, вероятно, напоминал куколку бабочки-падальщика.
«Это, наверное, тот ублюдок меня связал!» – осенило Танга.
Внезапно поверхность, на которой лежал воин, содрогнулась. Скосив глаза, Танг увидел ржавый металл и наконец ощутил, что конструкция под ним движется.
«Похоже, это его повозка. И куда он меня везёт? Понятно, что в свое логово… Но где оно? И что с Ларой и Ваном?»
Танг напрягся. Похоже, брата и жены в телеге не было.
«Сбежали? Или он их…»
Танг тут же отогнал дурные мысли прочь – и без них проблем хватало. Чтобы не зацикливаться, воин попытался восстановить цепочку событий. Получилось не слишком удачно. Последнее, что он помнил – это укол в шею и злобный рык угрюмого мужчины в чёрной маске, когда Танг исхитрился выбить из его руки пистолет. После была только тьма, непроглядная, пустая и вязкая.
А когда тьма закончилась, возник уродливый рукокрыл.
Нетопырь внезапно содрогнулся всем телом, будто ему приснился дурной сон. Танг от неожиданности отшатнулся и больно стукнулся головой о металлический борт. Стиснув зубы, дабы не вскрикнуть, воин часто захлопал глазами и наконец увидел на теле нетопыря такую же веревку. Видно, рукокрыл пришёл в себя и, обнаружив, что связан, моментально рассвирепел.
«Надеюсь, он не вырвется… – с опаской подумал Танг. – Иначе мне точно конец: сожрет и не поморщится, гадина крылатая…»
Стоило представить, как нетопырь набрасывается на обездвиженного пленника, и все внутри похолодело. До выхода из украинского бункера Танг мнил себя храбрецом – никогда он не пасовал перед противником, будь то сверстник или кто постарше. Такая решительность принесла ему уважение среди прочих обитателей убежища. Это же привлекло Лару – одну из самых красивых девушек среди прочих ровесниц Танга, за которой пытались приударить практически все парни… включая Вана. Нет, откровений между братьями не было, но старший не раз и не два замечал, с какой тоской младший смотрит на его избранницу. Но что мог Танг поделать? Он любил Лару, она любила его. Младший был в этом треугольнике лишним углом.
Впрочем, стоило дверям убежища распахнуться, и эти, в общем-то, незначительные переживания отошли на второй план, ибо московская Зона открылась людям во всей своей устрашающей красе. Правда, оценить ее по достоинству бедняги все равно не смогли – хотя бы потому, что любоваться им особо не давали: преследовали все время, пытаясь загрызть, убить, сожрать. Мир двадцать третьего века оказался зубаст и прожорлив; очистившись от бесполезной шелухи в виде цивилизации, он четко определил для своих обитателей основную задачу – выживание. И те только этим и занимались, с утра до ночи и с ночи до утра.
