Едва «Европа» вышла на траверз первой береговой батареи, как загремели залпы.
Сражение началось. Несмотря на сильный огонь, Клокачев пробился в бухту и дерзко встал посреди нее на шпринг. До турок было менее двух сотен саженей. По одинокой «Европе» сразу открыл пальбу весь неприятельский флот. Темноту ночи прорезали снопы пламени. Ядра и брандскугели, завывая, чертили в небесах свой гибельный след... Русские канониры били отменно, и скоро на турецких кораблях запылали первые пожары. В течение получаса выдерживала «Европа» этот неравный бой и вышла из него победительницей
[66].
К часу ночи подошел и встал рядом «Ростислав». Вслед за «Ростиславом» под всеми парусами проскочили в бухту брандеры, а затем остальные корабли и фрегаты отряда: «Не тронь меня», «Надежда», «Африка», «Гром». Теперь русские пушки держали под прицелом всю бухту. Над Чесмой стоял сплошной гул.
Мортирами «на «Громе» командовал лейтенант Ильин. Пока его брандер не был готов, лейтенант оставался при своих орудиях.
— Пали! — кричал он подпаливавшему фитиль комендору.
Пронзительно воя, к неприятелю понеслась первая бомба. В отличие от ядер бомбы воют особо противно из-за металлического обода, соединяющего два полые полусферы. За первой, вторая, третья...
Подъем духа российских моряков был небывалый. Скоро удачно пущенный каркас с «Грома» упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей. Будучи изготовленным из бумажной парусины и к тому же совершенно сухим, тот вспыхнул мгновенно. Огонь быстро побежал кверху по мачтам и реям. Рухнула прогоревшая грот-стеньга. Спустя мгновение жаркие языки пламени уже лизали весь корабль. Турки бросились в воду...
— Начали хорошо! — молвил Спиридов сквозь зубы. — Дайте по отряду сигнал: «Усилить огонь, как только возможно», — обернулся он к Грейгу.
В начале второго часа — снова удача. На этот раз отличился «Ростислав». Его меткий выстрел поджег 100-пушечный «Капудан-пашу». Теперь, освещая бухту, как гигантские свечи, полыхали уже два турецких корабля. От пожаров стало светло, как днем.
— Посадили красного петуха на басурмана, теперь только раздувай, и дело пойдет! — радовались матросы.
— Время пускать брандеры! — обратился к Грейгу Спиридов.
— Упустим случай — потеряем все!
Грейг согласно кивнул и закричал артиллеристам у фальконетов:
— Пали ракетами!
Грянули выстрелы. Шипя и взвиваясь, понеслись к небу три белые ракеты. Дублируя сигнал, сдвоенным залпом ударили мортиры «Грома». Разом смолки пушки русских кораблей. Наступал решающий момент не только сражения, но и всей Архипелагской экспедиции. Один за другим брандеры устремились вперед.
Внезапно турки прекратили огонь...
— Не задумал ли чего хитрый Гассан? — заволновался не на шутку Спиридов.
Грейг был сдержаннее. Чего не случается на войне по глупости противника! Все, однако, объяснялось очень просто. «Лев султана» принял брандеры за перебежчиков и велел не только прекратить стрельбу, но и молиться за благополучное прибытие беглецов...
Лишь когда брандеры прошли добрую половину расстояния, понял Гассан-бей свою ошибку и выслал на перехват дерзостных смельчаков свои галеры. Снова заговорила турецкая артиллерия.
Из воспоминаний очевидца: «С большим воодушевлением шли наши суда в гавань навстречу целому морю огня с неприятельских судов и батарей. Став на якорь, они взяли под прицел самые крупные из неприятельских кораблей, и их ядра, как дождь, стали барабанить по турецким судам, а бомбы летали по воздуху, как сказочные метеоры, сея смерть и разрушение везде, где они падали. И вот в первом часу утра, когда все внимание неприятеля было сосредоточено на судах коммодора Грейга, последний сделал сигнал брандерам идти в атаку... Приближался момент, когда русский крест должен был окончательно восторжествовать над турецким полумесяцем...»
* * *
Первым из всех мчался к намеченной цели брандер под командованием любимца Эльфинстона Дугдаля.
В охотники капитан-лейтенант вызвался исключительно из-за перемены чинов и денежного вознаграждения. Но для того, чтобы надеть мундир капитана 2-го ранга, надо было еще и остаться живым.
«Какого черта влез я в это гиблое дело, — тоскливо подумал Дугдаль, вглядываясь в надвигающуюся стену неприятельских кораблей, — и какое мне, англичанину, дело, в конце концов, до всей этой свары русских с османами?» Чем ближе к неприятелю, тем больше нервничал Дугдаль, а завидев спешащие на пересечку галеры, и вовсе потерял рассудок. Срывающимся от страха голосом он приказал команде покинуть судно...
В это самое время турецкое ядро перебило фалинь, связывающий шлюпку с брандером. Обезумевший Дугдаль с криком носился по палубе, пока матросы не выкинули его за борт. Галеры с янычарами были уже рядом, когда оставшиеся на судне матросы подпалили фитилем пороховые дорожки и попрыгали в воду. Грянул взрыв... Галеры бросились в стороны. Все было кончено. Первый брандер своей задачи не выполнил
[67]. Теперь дело было за оставшимися тремя. Второй брандер атаковал с наветренной стороны. Вел его Томас Макензи, по прозвищу Фома Калинович. Наверное, на всем российском флоте не было ни одного застолья, где бы отсутствовал этот неугомонный лейтенант. Хороший анекдот и меткая шутка имелись у него на все случаи жизни. Умел Фома показывать затейливые фокусы, заразительно плясал искрометную джигу, но более всего удавался ему показ старой англичанки, танцующей менуэт. Макензи уважал русских за веселый нрав и честность куда больше, чем своих хитроумных соотечественников.
Сейчас, надвинув по самые брови треуголку, он уверенно вел свой брандер вперед. Чтобы не столкнуться с судном Дугдаля, лейтенант отвернул к берегу. Резкий толчок и скрежет известил команду о том, что брандер влез на риф. Макензи огляделся.
— Боже милостивый!
Судно прочно сидело на камнях как раз напротив турецкой береговой батареи, на северном мысу. К урезу воды уже сбегались, потрясая ятаганами, турки. Просвистели и ударили в борт первые ядра. Макензи велел покинуть обреченное судно.
Но худа, как говорится, без добра не бывает. Горящий брандер осветил вражескую батарею. Вот она, милая! Бей, не жалей! И фрегат «Надежда», незамедлительно воспользовавшись случаем, не оставил от нее камня на камне.
Команда второго брандера меж тем пробивалась к своим.
