Корабли встречали командующего орудийным салютом. Спиридов привез с собою на эскадру и некоторое количество греков, взятых в плавание переводчиками и лоцманами. Передавая их на корабли и суда, велел адмирал зачислить греков на унтер-офицерскую порцию, обходиться с ними ласково и насмешек не чинить, а капитанам наблюдать, на что эти греки способны.
На бомбардирский корабль «Гром» доставили уроженца Мореи Дементария Константинова, моложавого и подвижного грека. За отсутствием свободных мест подселили его в констапельскую, где обитали мичмана Дмитрий Ильин и Василий Машин.
Матросы громовские, знавшие, что плывут спасать единоверцев греков от окаянных басурман, ходили за Дементарием толпой, говорили, каждый в свою «кашу» приглашая:
— Мы, брат, к тебе не на блины плывем, а с туркой поганой биться. Когда приплывем, будешь нам подмогу чинить, а пока ешь, пей да силов набирайся!
Меж тем присутствие больных на эскадре и большая скученность уже давали себя знать. Вскоре на «Громе» обнаружили и первого покойника. Им оказался молоденький рекрут. Берег был рядом, потому покойника свезли туда и предали земле. Зарывая могилу, матросы горестно вздыхали:
— Лежи, земля, на нем легким перышком!
— Эко паре повезло, в своей землице, что в перинке, а нас где в воду покидают, один Господь ведает!
В тот же день подошедший из Кронштадта бот снял с кораблей тяжелобольных. Мордвинов слово свое сдержал, но болезнь уже пустила глубокие корни.
Утром следующего дня на фор-стеньге «Евстафия» подняли молитвенный флаг — сигнал «К походу быть в готовности». Теперь эскадра ждала лишь попутного ветра. Люди с надеждой поглядывали на длинные косицы вымпелов. Адмирал вызвал к себе капитанов бывших при эскадре лоцгалиотов «Кронштадт» и «Кронверк».
— Гнать вам по всем фаросам, вплоть до Дагерорта, — строго наказал он, — и мой ордер передавать, чтоб в ночное время все огни зажжены были ярко!
— Есть! — дружно ответили плечистые капитаны и тотчас рванули в открытое море.
Наконец-то на их долю выпало настоящее дело. Не весь же век солонину с сухарями возить!
«Грому» Спиридов поставил задачу особую. Не дожидаясь остальных, сниматься с якоря и идти в Балтику искать Резервную эскадру.
— От сих и до сих! — царапнул он карту ногтем от Дагерорта до Гогланда.
Когда Перепечин вернулся от адмирала, Ильин усердно командовал натяжкой вант и штагов.
— Кончай живее! — бросил ему капитан «Грома». — Будем сниматься!
— Наконец-то, — обрадовался Ильин, — дождались! — И уже матросам громко: — А ну, навались, служивые!
На исходе девятого часа пополудни, выбравши якорь и обождав посланную на «Евстафий» шлюпку с рапортом об уходе, «Гром» наполнил грот-марсель и, неся все попутные паруса, покинул Красногорский рейд. За бортом плясали серо-зеленые волны.
— Ну, господа, двинули! От всей души поздравляю! — обратился к офицерам Перепечин.
Те отвечали вразнобой, но весело:
— Прощевай, матушка Русь, я к теплу потянусь!
Поодаль с тоской всматривались в исчезающий, и для многих навсегда, родной берег сбившиеся в сиротливую кучку матросы.
— Поплыли, видать, к басурманам в гости, а землицы нам своей и не видывать боле! — делились они промеж себя. Над мачтами пронзительно кричали чайки.
Часть вторая
ПУТЕПЛАВЛНИЕ
Глава первая
В шумящих берегах Балтийских
Веселья больше, нежель вод,
Что видела судов Российских
Против врагов счастливый ход.
М. Ломоносов
Нечасто вырывались в то время российские корабли на просторы дальних морей. Первым проложил курс к чужеземным берегам петровский фрегат «Армонт», посланный царем по посольским и торговым делам в Венецианскую республику. Одновременно готовилась и экспедиция к Мадагаскару-острову. А у Пиренейских гор уже маячили корабли Ивана Кулешова. Махнул канонирам Кулешов.
— Давай!
Ударили, переполошив чаек, чугунные пушки, салютуя крепости Гибралтарской. Подивились флагам андреевским англичане, призадумались...
С тех пор прошли десятилетия. И вот теперь русская эскадра покидала балтийские воды, чтобы громить в далеких морях ненавистных врагов державы. Они уже плывут, воздев свои белоснежные паруса, не ведая, что ждет их впереди, но готовые ко всем испытаниям. До десятка раз за вахту будут взбираться матросы по обледенелым вантам и, яростно балансируя на головокружительной высоте, делать свое нелегкое дело. Четыре часа в поднебесье. Короткий отдых — и вновь они наверху, у проносящихся мимо туч. Какая сила, какая воля нужны, чтобы в неистовстве шторма взять рифы на гроте? Какое мужество и вера в победу должны быть у людей, которые, отчаянно барахтаясь в такелаже, упрямо лезут наверх?
Им будет тяжело, ох, как тяжело! И все же никто из них ни за что не покинет своего поста, покуда будет биться его сердце. За трусость — смерть. Таков суровый, но справедливый закон палубы.
На каждом шагу отважных мореплавателей будут подстерегать бури и рифы, смертельные болезни и беспощадные враги. Они будут валяться в горячечном бреду среди мириад крыс, рвущих изо рта последний кусок солонины, пить зловонную воду и, харкая кровью, выплевывать последние зубы. Европа назовет их безумцами, но они все равно будут направлять форштевни своих кораблей к заветной цели!
Итак, отслужив по стародавней традиции прощальный молебен, эскадра начала плавание.
Головным, ловя в паруса попутный брамсельный ветер, шел флагманский «Евстафий», на грот-стеньге его полоскался адмиральский флаг. Следом в крутом бейдевинде — остальные.
Осталась позади песчаная коса Котлинская, отступили вдаль ораниенбаумский и сестрорецкий берега. За Гогландом моряки бросали Нептуну медные полушки — дань за благополучное плавание. Впереди была Балтика!
На выходе из Финского залива с передового корабля увидели лежащий в дрейфе «Гром». Невдалеке от него переваливалась с волны на волну «Азия» — линейный корабль Резервной эскадры вице-адмирала Андерсона
[26].
— Алло! На «Азии»! Где эскадр Резервный? — в рупор запросил капитана корабля Спиридов, едва они сблизились на голосовую связь.
— Намедни в шторм разминулись! — бойко ответили с «Азии.
— М-да, негоже получается, — поморщился адмирал, — не успели отплыть, как все уже порастерялись. Ну, да делать нечего, будем до кучи собираться.
