– И тебе?
– Меня от таких воспоминаний начинает тошнить, хотя я не стану притворяться и отрекаться от того, что испытывал в свое время невероятную эйфорию. Я объясню тебе, почему. Я все тебе объясню и расскажу, – пообещал он. – Но сейчас самое важное для нас – снова стать прежней семьей, такой, какой были раньше: муж, отвечающий за все и принимающий решения, любимая жена, создающая уют, нашу жизнь, красоту этой жизни. И полное доверие и никакой внутренней, да и внешней борьбы за непонятно что. А для этого нужно, чтобы ты смогла отпустить обиду на меня. Хотя я и понимаю, что это, наверное, непросто.
– Я не держу в себе этого чувства, – тихо сказала Варвара и посмотрела на спящую дочь. Помолчала задумчиво и снова повернулась к мужу: – У меня нет обиды ни явной, ни потаенной, глубоко скрытой. В какой-то момент я задала себе вопрос: а если бы меня посетила такая чудовищная зависимость, справилась бы я с ней? Смогла бы преодолеть, любя тебя и не желая разрушать нашу жизнь? И знаешь, я не смогла однозначно ответить. Но это не главное. Главное, я точно знаю, что благодарна судьбе за ту беду, что с нами случилась. Вот так. Я даже благодарна той женщине, что она появилась в нашей жизни, заставив пережить такую боль, и даже за то, что она напала на меня.
– Что-о-о? – воскликнул пораженно Костромин.
– Тихо! – напомнила ему Варвара, подняв палец. – Не шуми.
– Не понял? – придушенным, возмущенным шепотом повторил Костромин. – Что значит, она на тебя напала?
– Она плеснула в меня красной краской у подъезда, – ответила Варвара и отмахнулась: – Да все это неважно и не имеет никакого значения! Плевать мне на ту бабу! Я не собираюсь ей мстить или помнить об этом. Не удосужу. Обойдется. Я о другом. – И она снова посмотрела на мирно спавшую дочь. – Понимаешь, я всю жизнь была оберегаема, находилась под защитой сильных мужчин: сначала папы и братьев, потом тебя. Когда ты ушел к ней, я первый раз почувствовала себя совершенно беззащитной, как маленький ребенок, которого бросили в лесу. Вроде как приехали на веселый пикник, все веселились, играли, а потом взрослые уехали, сказав, что я им больше не нужна, и меня оставили. Сначала я так растерялась, никак не могла поверить, что это произошло, и все ждала и ждала, что ты вернешься и скажешь, что это такая шутка была. И первые недели каждый вечер готовила обед на двоих и продолжала тебя ждать. А потом, как очнулась, и ужасно, ужасно на тебя обиделась и злилась страшно. Еще хуже было от того, что я перестала рисовать, не могла сбежать в свое творчество, и еще от того, что я все время представляла, как ты сейчас занимаешься любовью с той женщиной. А потом папа рассказал мне про Евгению Борисовну, и ты тогда признался, как тебе плохо и тошно. Однажды я набрела на старинную церковь и встретила там священника, который многое мне объяснил. И постепенно, достаточно быстро, у меня начало меняться отношение к этому твоему уходу. Я благодарна той женщине за нападение на меня, потому что оно вынудило меня уехать сюда. И здесь я словно вздохнула свободно и обрела себя. Я изменилась, во мне проснулась настоящая женская сила, которая была где-то спрятана и не извлекалась на свет, потому что в ней не имелось никакой необходимости. А тут я вдруг поняла и почувствовала, что я не боюсь жизни и могу с ней справиться самостоятельно, это было необыкновенное чувство, Юра. А еще я поняла, что могу побороться и за свою любовь, и за свою семью, и никому тебя не отдам. Потому что только с тобой я абсолютно свободна, как ни парадоксально это звучит. Свободна и счастлива. Только с тобой мне не надо ни притворяться, ни изображать из себя что-то иное, не подстраиваться под чью-то тяжелую волю, не прятать свои порывы, мысли, желания, свои слабости и глупости, свои недостатки, не надо бояться выглядеть глупой и некрасивой. Это так. Я не знаю, почему так получилось, но это так, может, потому что это и есть истинная любовь и те самые две половинки. Не знаю.
Она помолчала, посмотрела на него и улыбнулась немного печально.
– Я очень много читала за это время, перелопатила кучу всякой литературы и очень многое поняла и постигла в самой себе. Я постоянно, все время думала о тебе, и от этих мыслей неожиданно начала писать так, как и предположить не могла, что умею, что во мне живут такие краски и сюжеты. И меня настолько захватило это новое направление в моем творчестве, что у меня создалось ощущение, что я парю, когда работаю. Никогда раньше ничего подобного не испытывала, когда рисовала. Никогда. А тут… И вот Анечка. Даже если все эти мучения, боль, страх и переживания были только ради того, чтобы она появилась на свет, значит, стоило все их пережить, пройти и перетерпеть, и все они ерунда, если в результате родилась она. Наше чудо. За одно это я бесконечно благодарна судьбе со всеми ее выкрутасами. Но та беда, что случилась с нами, дала мне гораздо больше в жизни, чем только дочь. Гораздо больше. Так что мне не на что обижаться, а лишь благодарить судьбу. Но… – Тут она посмотрела Юре в глаза и потребовала: – Ты больше никогда не увлекайся другой женщиной. Ладно? Потому что я точно знаю: второй раз я не прощу, точно.
А он притянул ее к себе и обнял.
– Варька… – шептал Юрий восхищенно и с таким потрясающим нежным чувством. – Варька… – повторил он, потихоньку начав ее раскачивать. – Я так тебя люблю… Я так боялся, что потерял тебя, думал, с ума сойду.
– Я тоже, Юрочка, я тоже, – прошептала она в ответ.
– Мы забыли об одном важном деле. – Он чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо.
– Каком? – тоже шепотом спросила она.
– Вот этом… – наклонился Костромин к жене.
И поцеловал. Он целовал ее, передавая всю свою любовь, всю свою истосковавшуюся по ней душу, всю, какая есть в нем нежность, обещая будущее и благодаря за прошлое – это был волшебный поцелуй, очистивший все боли, печали и потери в них обоих.
Она заснула очень быстро после того, как они нацеловались до головокружения. Варюха положила голову мужу на плечо, они так посидели у кровати дочери, и уже через пять минут Варя спала.
Костромин поднял ее на руки, перенес на постель, заботливо раздел и уложил под одеяло. Постоял над ней, посмотрел, испытывая нечто непередаваемое.
Вот как странно бывает, только благодаря беде Варя открыла в себе особую женскую и жизненную силу, а он разглядел эту ее силу женщины и силу жизни с самого начала, достаточно было посмотреть один раз на ее архитектурный проект и на ее потрясающие рисунки.
Костромин нагнулся, осторожно поцеловал ее в лоб и тихо вышел из комнаты.
Юрий постоял над кроваткой дочери, затем прошелся по дому, выключая везде свет, и вышел на веранду.
Он запрокинул голову и посмотрел на черное, величественное небо, усыпанное звездами, не теми огромными и низкими, как на Тибете, а куда как поскромней – домашними, что ли.
– Как вы там сказали, учитель? – прошептал он в небо. – «В данный момент у нее происходит интимная близость с другим человеком, и она влюбляется в него»? Что уж может быть интимнее, чем рождение ребенка и любовь к нему. – Он помолчал, улыбаясь, отчетливо представив себе улыбающееся лицо отшельника. – Согласен, хорошая была шутка, поучительная. На тему полного доверия Пространству и Высшему Разуму. – Помолчал и поблагодарил шепотом: – Благодарю тебя, учитель. Благодарю.
