Ты же так не хочешь?
Прощай».
Он распечатал послание на принтере.
На тумбочку у изголовья кровати, рядом со спящей Ритой, Костромин поставил вазу с цветами, бутылку шампанского, положил лист с текстом, а сверху неизменную банковскую карту и пин-код к ней, записанный на листочке – на карте, конечно, далеко не миллионы, которые предпочитает Ритуля, но и не десять тысяч рублей, а намного побольше будет. С точки зрения Костромина, так вполне достаточно для прощального «поцелуя».
Да, ключи!
Рита, как и большинство людей с полным отсутствием морально-нравственных ограничений, готовых в любой момент обокрасть и обжулить кого угодно, а может, и покруче что сотворить ради собственной выгоды, ужасно боялась, что ее могут ограбить или какого иного криминала в свой адрес. И злилась, когда Костромин уходил и захлопывал за собой дверь только на один «язычок» от замка, поэтому и вручила ему ключи от своей квартиры где-то через неделю после того, как окончательно поняла, что ночевать он категорически не желает.
Юрий последовательно прошелся по всей квартире, проверяя, не оставил ли какие-нибудь мелочи, даже самые незначительные, или вещи, ничего не обнаружил, постоял возле спящей Ритули, посмотрел на нее, специально разжигая и поддерживая в себе новое чувство отторжения и тошноты, медленно положил на лист связку ключей от ее квартиры и ушел, захлопнув за собой дверь на ненадежный язычок замка.
Все!!
Первым порывом Юрия было стремление ехать к Варюхе прямо сейчас, сию же минутку – немедленно! Нет, сначала позвонить и сказать, что он свободен, и сразу же улететь к ней в Сочи – мириться, вымаливать любым способом прощение и постараться вернуть их прежнюю жизнь!!
Повинуясь этому полностью захватившему его сознание нетерпеливому желанию, Костромин направился в сторону аэропорта, но вдруг ощутил, как совершенно реальный удар в голову, поразившую его мысль – куда к Варюхе?! Стоять!
Вот таким?!
Каким? Костромин заглушил машину.
«Каким таким? – спросил он еще раз недоуменно, прислушался к себе… и услышал четкий ответ. – Грязным!»
В этот момент на Юрия навалилось грузом тяжелым новая напасть: он совершенно ясно, практически физически почувствовал себя грязным – больным, нечистым телом, душой, мыслями, испачканным чернотой животного примитивного совокупления, которому предавался.
Костромин обалдел от силы этого ощущения, обвалившегося на него удушливой смрадной волной.
Твою ж дивизию! И что теперь с этим делать? А?
Хотелось запрокинуть голову и завыть в голос.
Какая Варюшка? Свалиться ей на голову таким вот подарочком – ура, я перестал хотеть ту бабу! Теперь вот тебя хочу! Пущай меня в дом обратно и до своего белого тела и вертай все, как было раньше! Да и нужен ли он ей теперь, вопрос.
Костромин сжал зубы, защемил двумя пальцами переносицу, вдохнул-выдохнул, тряхнул головой, отгоняя навалившееся отчаяние, завел машину, развернулся и поехал в свою съемную квартиру.
Ритуля проснулась, потянулась, как сытая довольная кошечка, глянула на вторую половину кровати и поморщилась недовольно – опять Костромин сбежал ночью.
Нет, пора что-то с этим делать! Жесткий ультиматум, – решила тут же Рита, – либо ты окончательно со мной, либо пошел отсюда! Она снова потянулась, повернула голову в другую сторону и замерла, увидев большой букет алых роз, стоявший в вазе на тумбочке, и рядом с ним бутылку ее любимого шампанского.
– Что тако-о-е? – промурлыкала довольным тоном Ритуля. – Что, Костромин, ты никак решился на предложение? Или что?
Она перекатилась на бочок и только тогда заметила еще и записку с лежавшими поверх нее связкой ключей и банковской карточкой.
– И что здесь? – спросила Маргарита, притянув к себе записку, быстро пробежала текст глазами и нахмурилась: – Не поняла, ты о чем, Костромин, какое ухожу?
Резко села на кровати и прочитала более внимательно. И, по мере осмысления написанного, менялось выражение Ритиного лица – с расслабленного и довольного на безумную маску ненависти и дикой злобы.
– А-а-а-а!! – низко, утробно заорала-завыла она.
В одно мгновение Риту обуял безумный приступ такого жуткого неистовства, которое она прежде не переживала. Девушка скомкала листок, с силой отшвырнула его и забилась, как в падучей – колотила по кровати кулаками и выгибалась дугой, кричала, визжала, выла, как животное, больное бешенством.
Одним прыжком подскочив с кровати, смахнула с тумбочки вазу с цветами и принялась их топтать, искалывая шипами в кровь ступни босых ног. Она крушила и громила вокруг все, до чего могла дотянуться, стремглав рванула в кухню и принялась бить тарелки, чашки – все, что попадало ей под руки!
И орала! Бешено, не по-человечески орала, выла, в дикой ярости, повторяя:
– Сволочь!! Сволочь!! Убью!! Уничтожу!!
И вдруг припадок ее неконтролируемой агрессии прекратился. В одно мгновение, как и вспыхнул.
– Подожди! – чуть склонив голову набок, как чуткое животное, прислушивающееся к пугающим звукам, предупреждавшим об опасности, произнесла она: – Что он там написал?
И Рита рванула назад в комнату босиком прямо по битым осколкам, не обращая внимания на боль и порезы. Словно выискивая добычу в траве, она обыскала комнату шаг за шагом, пытаясь найти выброшенный листок, уже оставляя кровавые следы от пораненных ступней, но совершенно не чувствуя боли и не отдавая себе в этом отчета.
Записку она обнаружила в самом углу под креслом и тут же села на пол, тщательно расправила лист и прочитала еще раз.
– Подожди, – повторила она себе совсем другим голосом, более осмысленным и слегка перепуганным. – Так это что? Получается, что это он, что ли, Виктора подставил? Костромин? – испугалась Ритуля до кольнувшего в груди холодка. – Это что, он сделал так, что Витя под следствием оказался? Так, что ли? – И она снова жадно вчиталась в строчки и прошептала: – Точно. Тогда что? Получается, Костромин знал, через кого я достала его адрес и телефон его жены? Он что, знал про жену? Про звонки и нападение, что ли?
И тут она испугалась по-настоящему, до холода, прокатившегося волной по всему телу. И вдогонку словила еще более страшную мысль:
– А если с моим компьютером тоже он… – И судорожно втянула в себя воздух от практически парализовавшего ее страха. – А если он скачал себе… а там…
Ее заколотило мелкой дрожью, лист, который она держала в руке, дрожал, издавая неприятный звук. Расширившимися от страха зрачками, заполнившими всю радужку глаз, Рита смотрела куда-то и тряслась от страха, сидя на растоптанных алых розах, даже после своей гибели источавших нежный тонкий аромат…
Костромин чувствовал себя больным, опустошенным, словно его выпотрошили, как дохлую рыбу, но еще и грязным, заразным, как чумной.
