Странное дело, он ни разу не остался ночевать у Риты.
Как только они доводили друг друга до полного изнеможения и она выключалась, мгновенно заснув, Костромин выбирался из постели, кое-как приводил себя в порядок и уезжал.
Почему? Он не мог ответить на этот вопрос, просто чувствовал, что так надо, и вытаскивал себя из ее кровати диким напряжением и усилием воли.
На шестые сутки Юрий понял, что если снова поедет сегодня к ней, то просто помрет на Ритуле, до такой степени истощения довели его эти ночные безудержные оргии.
Она только рассмеялась своим низким грудным смехом, когда он сообщил ей по телефону, что не приедет сегодня.
– Ладно, отдыхай, набирайся сил, – разрешила Маргарита и напомнила требовательным тоном: – Не забудь, что обещал завтра отвезти меня в тот дорогой ресторан. Закажи столик.
А куда деваться? Ездить к девушке только сексом заниматься вряд ли у него получится, она все же не жрица любви, с которой можно просто и за определенную плату, а тут подразумевается какое-то внимание со стороны мужчины, ухаживание и иное времяпровождение, не все же в постели.
Столик он заказал и еще подумал, что это заведение – самый любимый ресторан семьи художников, с которыми дружит Варвара, и они вполне могут там встретить его с Ритой…
И вдруг похолодел.
Костромина словно шибануло – он осознал, что первый раз за эти пять дней вспомнил и подумал о Варваре.
Он обалдел, ему даже дышать стало тяжело – сдавило грудь, сердце ухнуло тяжко и перехватило горло.
Господи, как же так?
Не может этого быть? За пять дней он вспомнил про Варвару мимолетно, только когда секретарь спросила его о броне в гостинице. Юрий даже сразу не понял, о чем речь, а она напомнила про запланированную поездку в Италию. Он тогда распорядился отменить все для себя, предложив жене самой решать, ехать одной или нет, и тут его отвлек деловой звонок, и он забыл…
Господи, боже мой! Он совершенно про Варю забыл!
Юрий закрыл глаза и постарался вызвать в памяти ее образ, чтобы извиниться хотя бы таким образом, но… но Варино лицо так и не появилось перед ним, впервые за всю их совместную жизнь.
И тут Костромина накрыло осмысление того факта, что он забыл не только о жене, а о всей своей жизни: о родителях, о родителях Варюхи, о друзьях, о всем том огромном, ясном и важном, что составляло его жизнь, а во многом и его личность, что вело его еще неделю назад.
Только неделю назад!
Как в бездну ухнуло! В черноту!!
Он застонал и закрыл лицо руками – как такое вообще возможно? Как могло произойти, что он почти неделю не вспомнил ни о любимой жене, ни обо всей их жизни?
Эта женщина…
Эта женщина влезла Юрию под кожу, в мозг, в подкорку и будила в нем что-то темное! Нет, даже не темное, а что-то такое черное, глубоко порочное, низменное, развращенное и страшное, от чего он в ужасе отшатывался и сам, но… но не находил сил и воли отказаться от манящей притягательности этого порока, от этого животного первобытного секса. И словно раб в ошейнике тащился за своим надзирателем к удовлетворению этой темной страсти.
И только теперь Костромин в полной мере осознал, во что он вляпался и всю масштабность той зависимости, в которую он попал, ощутил черноту, втягивающую его в себя и разрушающую его личность.
Физически ощутил. И ему стало по-настоящему страшно.
Он не мог позвонить Варваре, даже не представлял, как с ней говорить теперь, что вообще можно ей сказать, но четко понимал, что его побег необходимо как-то объяснять семье.
Просто сигануть в Ритулину кровать и предоставить разбираться с родственниками и обстоятельствами одну Варвару он не мог.
И решил, что сначала надо бы объяснить все ее родителям, и поехал к Добродеевым.
Они хоть и удивились приезду зятя, но очень ему обрадовались и радушно пригласили. Теща засуетилась, принялась быстро что-то накрывать на стол, но Юра ее остановил.
– Не надо, Лидия Андреевна, – он кашлянул, проталкивая застрявший в горле комок, и прохрипел через него: – Мне поговорить надо.
– Что случилось, Юра? – сразу же испугалась теща и положила руку на сердце.
– Страшного ничего, – поспешил успокоить он и попросил с виноватым видом: – Мне бы с вами потолковать, Леонид Николаевич.
Они перешли вдвоем в кухню, как-то успокоив Лидию Андреевну, сели за стол друг напротив друга. Костромин прокашлялся и смог начать свое покаянное объяснение.
– Леонид Николаевич… – Он замолчал, затем собрался и произнес: – Я ушел от Варвары.
Он ничего не скрывал, рассказывал тестю все, как было, начиная с залитой рубашки и заканчивая тем, что за пять дней ни разу не позвонил Варваре и того, что понял сегодня и как испугался этого своего понимания.
Леонид Николаевич слушал молча, сурово сдвинув брови, ничем иным не выдавая своего напряжения. Ни разу не перебил и не задал никаких вопросов.
– Я все понимаю, – хриплым, перегоревшим голосом заканчивал свое объяснение Костромин, – осознаю всю пошлость ситуации, но я ничего не могу поделать с какой-то болезненной, совершенно ненормальной тягой к этой женщине. Ничего. Поверьте, я пытался.
Тесть молчал. Помолчал и Юрий. Кашлянул и совсем уж севшим голосом, через сухое от напряжения горло, закончил покаяние:
– Я не знаю, что делать. Не знаю.
Леонид Николаевич тяжело поднялся с места, и Юрий мимолетно подумал, что тестю в этом году уже восемьдесят, но это даже представить невозможно, настолько тот бодрый, здоровый, моложавый и энергичный, но в данный момент известие, что принес ему зять, придавило мужчину настолько, что как-то сразу стало видно его возраст, он вдруг словно отяжелел и ссутулился. Тесть медленно обошел стол и прошел к окну, по дороге прикоснувшись к плечу Юры. Встал у окна, переплетя на груди руки, смотрел куда-то и молчал.
Молчал и Костромин, ожидая его приговора.
– Я очень любил свою первую жену, – вдруг заговорил Леонид Николаевич.
И Юрий напрягся, услышав этот голос, полный печальной силы. Он слушал рассказ тестя про беду, постигшую его прежнюю семью, и поражался силе воли и мудрости этого человека. У Костромина подсасывало где-то над сердцем… он уже знал, чем закончится эта история.
– То, с чем ты столкнулся, Юра, это не простое потакание своим низменным инстинктам и желание разнообразия в сексе, которому подвержены большинство мужчин, изменяющих своим женам, – помолчав, продолжил Леонид Николаевич, – это страшная, разрушительная сила, которую называют бесовщиной. – Он погладил зятя по плечу и произнес с глубочайшей печалью: – Ты один с ней не справишься, мальчик. Это одержимость. Сходи в церковь, попроси помощи, может, чего подскажут. Молитвы знаешь? Читай. У тебя вроде друг буддист или индуист есть, спроси его помощи. Может, тебе уехать куда и духовными практиками заняться? – И вдруг эмоционально принялся убеждать: – И сопротивляйся, сопротивляйся, как можешь! Не поддавайся! Соблюдай меры безопасности, не разделяй с ней быта и еды, я не знаю! Ухватись за что-нибудь сильное, чистое, вон за вашу любовь с Варюхой, и держись мысленно за нее, тяни себя из этой тьмы. Нельзя сдаваться, Юра, никак нельзя, пропадешь.
