«Короче, Зиганшин, сыщик из тебя как из лягушки прокурор, – вздохнул он и заказал еще чашку кофе, – сколько времени уже толчешься, узнал кучу житейских историй, а не продвинулся ни на миллиметр. Линия Реутова у тебя полностью завалена. Где сидел, с кем, почему именно его дом выбрали, чтобы прятать тела? Или он один-разъединственный одинокий зэк на всю Ленобласть? Давай-ка соберись и действуй. Кныша потряси как следует, пусть поделится результатами, хотя если уж я не сдвинулся с мертвой точки, то этот разгильдяй тем более».
Мстислав Юрьевич навестил Михайловского, сидевшего дома с браслетом на ноге. Он думал, что застанет парня в унынии и растерянности, но, судя по разложенным на столе монографиям, Ярослав занимался своей наукой.
Такая стойкость духа вызывала уважение и окончательно убедила Зиганшина, что злосчастный аспирант никого не убивал.
Он попросил Ярослава вспомнить дни, предшествовавшие убийству Стрельниковой, буквально по минутам, и записать любое событие, выбивающееся из повседневной рутины. Любое необъяснимое знакомство, телефонные звонки, коммерческие предложения, навязчивые родственники пациентов, внезапное дружелюбие кого-то из сотрудников, все, что угодно.
Михайловский обещал подумать, но признался, что вряд ли из этого выйдет толк. Он обычно так погружен в собственные мысли, что не обращает внимания на происходящее вокруг.
Зиганшин напомнил парню пословицу про спасение утопающих, отказался от чая и поехал на кафедру, решив осторожно прокачать тему подработок своих подозреваемых, в каких стационарах и когда они совмещали, а заодно запастись их фотографиями. Вдруг найдется человек, который опознает преступника не по фамилии, а по внешности?
Естественно, первым человеком, встретившимся ему в ординаторской, оказалась Оксана Васильевна. Зиганшин мгновенно напустил на себя страшно деловой вид и хотел юркнуть обратно в коридор, но не успел.
Терапевт с удивительным проворством вскочила от письменного стола и, доверительным жестом взяв за руку, усадила пить Зиганшина чай.
Мстислав Юрьевич с тоской огляделся. Кроме Оксаны Васильевны в ординаторской никого не оказалось, и он вспомнил, что сегодня – операционный день, стало быть, помощи ждать неоткуда.
Пришлось сесть и покорно принять не слишком свежую кружку с чайным пакетиком, как каракатица, выстреливающим из себя облака заварки.
Оксана Васильевна подвинула ему открытую коробку конфет и, заговорщицки улыбнувшись, спросила, не хочет ли он немного коньяку.
– За рулем! – буркнул Зиганшин, мрачно думая, на что рассчитывает эта баба. Слава богу, он не делал ей никаких авансов, ничем не дал понять, что интересуется ею, а потом, он же младше ее минимум на десять лет, и то по самым осторожным подсчетам. Максимум, что между ними может произойти, – это однократный пьяный секс, но ради этого так суетиться…
– Ладненько, тогда кушайте конфетки, – ласково проворковала Оксана Васильевна, снова пододвигая ему коробку. Мстислав Юрьевич задержал взгляд на ее руках. Крупные, широкие, почти мужские, с насильственно приданной ногтям миндалевидной формой. За красивые руки Зиганшин многое мог простить женщине, но здесь, увы, не тот случай. – Мне птичка нашептала, что вы встречались с Геной Зыряновым…
Мстислав Юрьевич неопределенно пожал плечами.
– Интересовались пропажей его первой жены? – Черных внимательно посмотрела ему в глаза.
– Хотел написать статью о душевном состоянии людей, переживших исчезновение близкого родственника, – солгал Зиганшин и сам себе удивился. Раз уж Черных сама подняла эту тему, следовало вцепиться в нее и вытрясти всю оперативную информацию, а не отговариваться.
– Ну и Геночка вам, конечно, не сказал, что Галина Ивановна была его походно-полевой женой?
От изумления Зиганшин едва не расплескал чай из кружки, из которой делал вид, что пьет. Молча уставился на Оксану Васильевну.
– Да, они сошлись, когда были в Карабахе, – продолжала та так зло, что в голосе появились визгливые ноты, – а после она ему покоя не давала! Все никак не могла успокоиться, что он не женится на ней по-настоящему!
– Слушайте, но какое это имеет отношение…
– Может быть, и самое прямое! Я бы задумалась, если женщина сначала за тобой бегает, потом угрожает, а потом пропадает твоя молодая жена… Но Гена не рассказал о Гале ничего в милиции, а сами они копать не стали. Тогда никому ничего не надо было.
Мстислав Юрьевич почувствовал почти физическую тошноту.
– Оксана Васильевна, вы понимаете, что говорите? – спросил он тихо. – Ваш знакомый непорядочно обошелся с девушкой, обманул ее, а вы на этом основании чуть ли не обвиняете Галину Ивановну в убийстве? Я не знаю, как там было на самом деле, но разве можно ставить девушке в вину, что она не сразу поверила, что возлюбленный не собирается выполнять свои обещания?
– Ой, прямо-таки обещания! Нечего было шляться, вот и все! А то сначала она ноги раздвигает перед всеми, а потом удивляется, ой, а почему это на мне никто не женится? Да потому что кому надо на гулящей девке жениться!
Зиганшин встал. Чувство гадливости оказалось таким сильным, что он хотел молча уйти, но нужно было заступиться за Галину Ивановну.
– Понимаете, Оксана Васильевна, на войне будущее такой же чудесный дар, как и любовь. Там иначе смотришь на многое, особенно на время и на значение слова «завтра».
– Ну так там и надо оставлять эти взгляды, а не тащить в нормальную жизнь! – взвизгнула Черных.
– Да? А может быть, проще? Всем, кто там был, там надо было и остаться? Чтобы не мешать нашей нормальной жизни? Сделал свое дело, защитил наши задницы, и все, спасибо, можешь помирать. А то вернешься живой, уважай тебя потом, уступай… На фиг надо, верно?
– Не надо утрировать!
– Оксана Васильевна, – с трудом сдерживая ненависть, заговорил Зиганшин, – не знаю, зачем я это вам говорю, потому что вы все равно меня не поймете. Просто Галина Ивановна в свое время спасла мне жизнь, и я очень хочу оградить ее от ваших нападок. На войне люди все разные. Есть добрые, есть злые, умные и дураки, бесшабашные и осторожные, нравственные и не очень. Как в жизни. Есть те, кто уважает власть, а есть и такие, кто ее ненавидит. Есть даже такие, которые не любят свою родину. Но эти люди встали и пошли, когда возникла такая необходимость. Сейчас я скажу, может быть, выспренно, и у вас от моего пафоса зубы сведет, но факт есть факт. Эти люди готовы были отдать жизнь, и многие отдали, не ради личной выгоды, а просто потому, что родине это было нужно. Ради вас, Оксана Васильевна, ради вашего безопасного существования. Они это сделали, и на этом точка.
– Так я не умаляю ничьих подвигов, о чем вы! – Терапевт справилась со злостью, и на ее лице снова засветилась сладкая улыбка. – Вы, наверное, не поняли меня. Но, согласитесь, одно дело выполнять свой долг, а бегать за мужчиной – совсем другое.
– Тогда просто запомните: я запрещаю вам злословить о Галине Ивановне. Если вы еще хоть раз обидите ее, будьте уверены, что очень сильно об этом пожалеете.
