– Не забывайте, что тогда не было мобильников и люди не могли каждые десять минут сообщать близким о своих передвижениях. Она по дороге домой увидела объявление на столбе и сорвала номер. А тут как раз телефонный автомат на пути попался, она и думает, дай позвоню, а то вдруг участок уплывет, больно он дешевый. Если бы она из дома набрала, то мы бы вычислили номер по распечатке, а из автомата как угадаешь…
– Ну да, а бумажку сунула в карман, поэтому вы ее не нашли.
– В общем, позвонила, маньяк начинает нагнетать, мол, давай прямо сегодня, а то другие покупатели есть за эту мизерную цену. Ну и все.
– Многовато совпадений. С другой стороны, никто ж не мешает нашему серийнику быть настоящим риелтором. Кстати, это объясняет его хорошее знание местности. Если он четверть века колесит по области, продавая участки, то знает места, где можно сжечь машину и сбросить труп, не привлекая к себе лишнего внимания.
Евгений Германович вздохнул, и Зиганшин поспешил уверить его, что тогда вычислить серийника было просто нереально.
– Новогодняя гирлянда? – вдруг спросил старый оперативник, нахмурясь. – Слушайте, а было такое убийство, только очень давно, в начале восьмидесятых. Но там с раскрытием.
– Как? – Зиганшин едва не подскочил.
– Девчонки убили свою одноклассницу и поглумились над ней. Вы человек молодой и, конечно, не помните, что в те годы все прямо носились с трудными подростками. И фильмы-то про них снимали, и книги писали, и науку всякую двигали. Прямо как с ума посходили! Сегодня я в банде малолеток еле жив остался, а завтра иду с женой в кино, и мне показывают, какие это на самом деле тонкие и ранимые личности.
Зиганшин подумал, что в строгие советские времена интерес к трудным подросткам был для общества единственным способом заглянуть в темные глубины человеческой природы. Первый робкий шаг на пути в бездну.
А потом быстро началась перестройка, вместе с ней гласность, и трудные подростки, конечно же, не выдержали конкуренции с матерыми серийными убийцами.
– В общем, – продолжал Евгений Германович, – был такой известный журналист Божко, любитель посмаковать социальные проблемы, так он прямо вцепился в ту несчастную гирлянду и хотел писать очерк о циничности современных детей, но у одной девчонки оказались высокопоставленные родители, и ему быстро заткнули рот.
– Вы лично занимались этим делом?
Евгений Германович картинно развел руками:
– Оно даже не на нашей земле было. Товарищ в курилке рассказывал, а я почему-то запомнил.
* * *
Вечера становились уже по-осеннему темными и промозглыми, наступало время домашнего уюта, мягкого света настольных ламп и шелеста книжных страниц, время, когда в душе просыпаются древние воспоминания о беспомощности перед стихиями и о том, что иногда тепло другого человека – единственный шанс остаться в живых.
Руслан сидел в своем кабинете и смотрел в большое арочное окно, за которым ничего не было видно, кроме черноты.
Не хотелось выходить на улицу, будто там его действительно подстерегали мрачные осенние демоны.
Все разошлись по домам, и стук его костылей станет гулко отдаваться в пустом высоком коридоре, а если он вдруг поскользнется и упадет, некому будет помочь ему подняться.
Волчеткин вздохнул, достал визитку колдуновского друга, занимающегося протезированием, положил в центре стола, чтобы завтра прямо с утра позвонить и записаться на прием, и отправился в путь.
Он привык, что жена всегда ласкова с ним, поэтому, когда она сухо сказала: «Мой руки и иди ужинать», даже не поцеловав его, Руслан встревожился, но, увидев в кухне празднично накрытый стол, решил, что забыл про какую-нибудь значимую дату и Лиза имеет полное право сердиться.
Однако, садясь, и восхищенно оглядывая блюдо со своей любимой сельдью «под шубой» и переведя взгляд на горку румяных пирожков, выглядевших как персонажи русской народной сказки, Руслан так и не смог сообразить, что за повод послужил всему этому великолепию.
Теперь, став калекой, он вынужденно пренебрегал хорошими манерами и садился за стол первым. Дождавшись, когда он устроится в своем уголке, мама села с таким напряженным лицом, что Руслан понял – она тоже ничего не понимает.
Лиза обнесла их блюдом с канапе (!) и заняла место в торце стола.
Некоторое время семья поглощала пищу в гробовом молчании.
Наконец, когда Руслан почувствовал, что сейчас вскипит от напряжения, Лиза отложила прибор и сказала:
– У меня к вам серьезный разговор. Обычно такие вещи женщины обсуждают сначала наедине со своим мужем, но я не хочу, чтобы потом вы, Анна Спиридоновна, могли предъявить мне какие-то претензии, поэтому говорю сразу вам обоим.
– Лиза, я могу уйти.
– Нет, ни в коем случае! Хорошо это или плохо, но родители воспитали меня в убеждении, что ни при каких обстоятельствах нельзя быть эгоисткой, и всю сознательную жизнь я считала, что заботиться о себе просто стыдно, – продолжала жена спокойно и даже немного насмешливо, – всегда хотела помочь и услужить, и сделать так, чтобы людям рядом со мной было если не приятно и интересно, то, по крайней мере, комфортно находиться. Никто не может меня упрекнуть, что я когда-либо ставила свои интересы выше интересов близких, и, войдя в вашу семью, я очень старалась вести себя так, чтобы ваша жизнь если и не стала лучше, то уж во всяком случае нисколько не изменилась к худшему.
– Лиза, к чему ты это говоришь? Мы видим и ценим твое отношение…
– Спасибо, Анна Спиридоновна, – сказала Лиза строго, – но дело в том, что скоро все изменится. Появится человек, который действительно не сможет обойтись без моей заботы, и я уже не смогу угождать вам так, как до сегодняшнего дня. Это не значит, что я перестану вести дом. Наоборот, я буду это делать еще лучше, чем раньше, потому что раньше я не хотела похваляться перед вами, Анна Спиридоновна, своими умениями, чтобы вы не чувствовали себя плохой хозяйкой. Но я больше не хочу и не буду и просто не имею права тратить силы и энергию на размышления о том, почему мой муж такой хмурый, и как догадаться, чем ему помочь, когда он не изволит потратить тридцать секунд, чтобы объяснить причину своего плохого настроения. Я не смогу позволить себе роскошь перебирать и анализировать весь прошедший день, чтобы понять, чем провинилась перед ним и как могу загладить свою вину. И, простите, Анна Спиридоновна, с этого момента я больше не стану проявлять шпионскую сноровку, чтобы стараться как можно реже попадаться вам на глаза, потому что знаю, что сильно раздражаю вас одним только фактом своего существования. Все это я вычеркиваю с сегодняшнего дня.
– Лиза, но мы… – начали Руслан с матерью одновременно, и оба осеклись под ее строгим взглядом.
– Я знаю, что вы скажете, поэтому не трудитесь объяснять, как вы хорошо ко мне относитесь. Лучше подумайте, готовы ли вы дальше жить в новом режиме, или лучше нам сразу разойтись, не мотая себе нервов.
