Услышав эту информацию, Зиганшин стремительно сорвался с места, даже не допив чай, и помчался в отдел к другу, провожаемый уверениями теток, что они ему все найдут и рассортируют.
Опер, работавший с делом Верховской, давно вышел на пенсию, настолько давно, что ни у кого из нынешних сотрудников не нашлось его телефона, поэтому пришлось ориентироваться по документам.
Пролистав дело, Зиганшин узнал, что Татьяна Николаевна Верховская, двадцати семи лет, заведующая отделением эндоваскулярной хирургии, пропала предположительно шестнадцатого ноября девяносто второго года. Ее муж, служивший терапевтом в той же больнице, в тот день находился на суточном дежурстве и ничего о передвижениях жены сказать не мог.
В пятом часу вечера Верховская, уходя с работы, заглянула к нему, и больше живой он ее не видел. Утром муж спокойно сдал смену, поднялся в кабинет жены и, не найдя ее на рабочем месте, решил, что она просто опаздывает.
Несмотря на молодой возраст, Верховские, поженившись девятнадцатилетними, имели солидный стаж супружества, поэтому муж не стал дожидаться Таню ради поцелуя в щечку, а спокойно поехал домой спать.
Сотрудники Татьяны Николаевны тоже не встревожились, решив, что она, наверное, отправилась на какую-нибудь конференцию, к которым вообще питала слабость, и не предупредила. Или предупредила, да они забыли.
Сотовые телефоны тогда были еще роскошью и имелись только у самых богатых и высокопоставленных людей.
В общем, пока Верховский выспался, а сотрудники сообразили, что вроде бы нет сегодня никаких интересных конференций, а есть, наоборот, очередь пациентов, которые ждут ангиографии, прошел целый день.
Дальше начались обычные в таких случаях мытарства: уговоры в милиции принять заявление, обзвон сначала родственников, потом подружек, потом справочных больниц.
Зиганшин знал: когда начинают серьезно заниматься розыском, близкие уже так истощены, что воспоминания о каких-то значимых мелочах, могущих навести на след, сгорают у них в огне тревоги и отчаяния.
Верховский утверждал, их жизнь до исчезновения Тани текла размеренно и обычно, жена нигде не бывала без него, и он не помнит, чтобы она собиралась куда-то шестнадцатого числа.
Кроме мужа, у Татьяны была мать, высокопоставленная чиновница в Минздраве. Она жила в Москве и про сиюминутные планы дочери не знала. Имелся еще старший брат, подводник, служивший на Севере и почти утративший связь с семьей.
Сотрудники все дали стандартные и бесполезные показания.
Пока была жива мать, с ее чиновными возможностями, поиск велся довольно активно, во всяком случае, дело регулярно пополнялось бумажками, а потом активность сошла на нет.
Приятель был действительно грамотным работником и пробил нынешние координаты Верховского и опера, возбудившего дело, не дожидаясь просьбы Зиганшина.
Мстислав Юрьевич поблагодарил, но решил сначала съездить на работу, вдруг там что-нибудь вспомнят о Татьяне Николаевне, хоть и минуло четверть века.
Ожидания его полностью оправдались. Немного поблуждав по больничным коридорам, он нашел большую двустворчатую дверь самого современного вида, толкнув которую оказался в красивом холле, с, кажется, мраморными стенами. Впрочем, он не успел разглядеть обстановку, потому что сразу налетели хорошенькие девушки в разноцветных хирургических пижамках и вытолкали его вон. Он еле успел попросить, чтобы позвали кого-нибудь, кто давно работает.
Минут через десять вышла сухопарая женщина с мрачным лицом и привела его в крохотный кабинет с пронзительно-больничной мебелью и голым окном.
Оробев под ее строгим взглядом, Зиганшин многословно извинился, что беспокоит занятых людей, и изложил суть дела.
Женщина нахмурилась и подняла телефонную трубку с таким свирепым видом, что Зиганшин решил, будто она вызывает охрану вышвырнуть его вон. Но нет, она всего лишь попросила зайти какую-то Антонину Семеновну.
Мстислав Юрьевич имел в голове устойчивый стереотип, что женщина-хирург – это обязательно суровая, слегка мужиковатая тетя, поэтому к виду Антонины Семеновны оказался не готов.
В кабинет вошла такая сочная дама, что у Зиганшина захватило дух. Лет, ей, наверное, было около пятидесяти, но хирургический костюм цвета бордо облегал весьма волнующие формы, а полные чувственные губы заставили бы любого мужчину утратить хладнокровие.
Антонина Семеновна бросила ему один из тех взглядов красивой женщины, которые говорят, что интерес его замечен, оценен и принят к сведению, и Зиганшин стал лихорадочно прикидывать, как бы сделать так, чтобы продолжить общение в неформальной обстановке. В каком-нибудь пафосном кафе, например, а там кто знает…
– Так о чем вы хотели поговорить? – спросила Антонина Семеновна. Голос у нее оказался таким же сексуальным, как она сама, пришлось собрать всю волю, чтобы сосредоточиться на деле.
Зиганшин, как джентльмен, уступил Антонине Семеновне единственный стул напротив письменного стола хозяйки и устроился на узкой кушетке для осмотра больных, но кабинет был очень мал, и как Мстислав Юрьевич ни отодвигался, все равно оказывался к своей собеседнице слишком близко, и мысли его путались.
Только когда Антонина Семеновна сказала, что Верховская была очень тяжелым человеком, Зиганшин опомнился.
– То есть?
– Я чувствую себя немного подлой, – тонко улыбнулась доктор, – по идее, я должна говорить о Тане только хорошее, но вы же пришли не панегирики выслушивать, а за полезной информацией, верно?
– Верно.
– Поэтому я расскажу правду. Татьяна была замечательный врач и, наверное, хороший человек, но на роль руководителя она не подходила абсолютно. То есть трудно найти кого-нибудь, кто был бы способен командовать людьми меньше, чем она. Коллектив переживал, что она пропала, сочувствовал ее судьбе, но никто не тосковал по ней, а я вообще, стыдно сказать, испытала облегчение.
– Вот как?
– Очень тяжелый человек она была, просто невероятно. Буквально заставляла нас всех себя любить.
– Все же она была вашей начальницей, – улыбнулся Зиганшин.
– Знаете, когда руководитель просто требует, чтобы ему угождали, это понятно и нормально, а тут было совсем другое. Такое впечатление, будто у Тани была инструкция: «Как добиться всеобщей любви», и она выполняла ее строго по пунктам, а потом обижалась, что мы не поддаемся. Будто мы какая-то глина в ее руках, право слово.
– Может быть, она просто растерялась? Все же стать завотделением в двадцать шесть лет – серьезное испытание.
Антонина Семеновна рассмеялась:
– Вы, наверное, думаете, что я сама хотела быть заведующей и завидую Тане до сих пор? Так вот, молодой человек, ничего подобного! Я в первую очередь мать семейства, а остальное мне ехало-болело!
– Это точно, – вмешалась мрачная женщина, – Антонина Семеновна у нас ходит на службу, только чтоб развеяться от семейных забот.
