Что в этой честной жизни может изобличить маньяка? Разве что пресловутый комбат-стресс, который Клименко якобы мог заработать, участвуя в боевых действиях.
Мстислав Юрьевич скептически относился к этому диагнозу. Бывало, он просыпался от ужаса с бешено колотящимся сердцем, или вдруг внезапно приходило воспоминание, быстрое, как удар ножа, и ноги подгибались от страха, не пережитого и не прочувствованного тогда, во время боя. Иногда голова кружилась от мысли: «Неужели это был я?», но Зиганшин знал, что если потребуется, снова пойдет и не допустит в себе малодушия.
Он был убежден, что комбат-стресс возникает не потому, что парень побывал под пулями, а гораздо позже, когда он возвращается домой и убеждается, что никому не нужен. На войне психика меняется, но не в сторону болезни, а скорее наоборот. Человек становится мудрее, отважнее и… Сам он испытал странное чувство ясности, когда мир стал таким понятным и родным, что смерть представлялась просто возвращением куда-то, где нет слов. Уже вернувшись, Зиганшин прочел стихотворение Семена Гудзенко «Когда на смерть идут – поют…» и вздрогнул, так точно поэт описал его тогдашние переживания.
Да, он хлебнул лиха, но вернулся к любящим родителям, которые помогли ему пережить измену Лены, поступил в школу милиции, и служба его складывалась удачно.
Но бывает совсем иначе. Вернувшись с войны, человек обнаруживает, что все места заняты домашними мальчиками и девочками, которые получали образование, пока он рисковал жизнью. Что ж, человек устраивается охранником сутки через трое и убеждается, что не только он сам, но и его заслуги тоже никому не интересны. Умные мальчики, понятия не имеющие, что такое опасность, со знанием дела рассуждают о его душевных изъянах, выстраивая такую цепочку: воевал – комбат-стресс – псих.
Отсюда и начинается пьянство, наркомания и прочие радости. А вот если бы ребятами, вернувшимися из зоны боевых действий, занимались по-настоящему, обеспечивали им полноценную реабилитацию у психолога, предоставляли возможность получить хорошее образование, и, главное, чтобы в обществе было твердое понимание, что герой – это герой, а не сумасшедший, то психические расстройства у военнослужащих встречались бы очень редко.
Но Клименко нечего обижаться на судьбу, он хорошо устроен и, как большинство дураков, производит впечатление несокрушимого душевного здоровья.
У Сережкина с Тиглиевым оказались весьма пресные биографии. Институт, аспирантура у одного, ординатура у второго, и дальше работа на одном месте с умеренным повышением в должности. Настолько все гладко, что аж противно, и не понять, что скрывается за этой благодатью.
По-хорошему следовало теперь обыскать их жилища, машины и гаражи, а в идеале установить наружное наблюдение, но Леша Кныш не собирался нарушать покой добропорядочных граждан на основании эфемерных доводов Зиганшина.
Дело казалось тупиковым, и Мстислав Юрьевич даже приуныл, но быстро подбодрил себя любимой поговоркой «Гестапо обложило все выходы, но Штирлиц вышел через вход» и сообразил, что если ответа нет в настоящем, надо искать его в прошлом.
Вдруг обнаружится связь между женщинами, похороненными у Реутова, и кем-то из фигурантов?
Задать такой вопрос гораздо легче, чем на него ответить.
При тщательном осмотре захоронения и обыске в доме Николая не нашлось ничего, что могло бы указать на личность хотя бы одной жертвы.
По останкам тоже ничего нельзя было сказать. Никаких прижизненных костных травм. Часто в таких случаях помогает зубная карта, но она отвечает на вопрос «этот человек или не этот», а не «кто этот человек». То же и с идентификацией личности по ДНК. Хороший метод и высокоточный, но надо иметь образец для сравнения.
Кныш, кажется, не рассчитывал на удачу, поэтому подошел к делу формально. Отослал запросы в местный отдел полиции и в архивы судов относительно дел о признании человека умершим и на этом успокоился.
Казалось бы, логично предположить, что жертвы жили где-то неподалеку от своего будущего захоронения, но Зиганшин думал, что все они петербурженки. Нынешняя серия показывала, что Человек дождя не привязан к местности, а спокойно колесит по области.
Правда, перевозить труп довольно рискованно, так что, возможно, он доставлял их к месту захоронения живыми. Как? Опаивал чем-нибудь? Теперь уже не скажешь.
По факту исчезновения человека заводится разыскное дело, которое ведется до обнаружения пропавшего в живом или мертвом виде или до момента признания его умершим.
Признание умершим – прерогатива гражданского суда, и если родственники не делают соответствующего заявления, то человек так и числится среди живых и разыскное дело благостно пылится на задворках чьего-то сейфа.
Архив судов Зиганшин решил отдать на откуп Кнышу, рассудив, что Леша вредный и злой, только когда ему пытаются навесить лишнюю работу, а просто поделиться информацией он всегда готов.
Мстислав Юрьевич с ужасом представлял себе гору разыскных дел, скопившуюся в архиве ГУВД с девяносто второго года. Время еще было такое лихое, люди пропадали часто и не только гибли, но и сбегали от следствия или конкурентов. Как среди всего этого вычленить хотя бы десяток, ну ладно, хотя бы пятьдесят женщин, с которыми целесообразно идентифицировать найденные останки?
Пока что кроме пола и возраста есть только один поисковый признак – прямая или косвенная связь с медициной. И то не факт.
Но отступать было некуда, и, купив здоровенный букет цветов, банку кофе и коробку конфет, Зиганшин отправился в архив.
Тетки встретили его приветливо, он не стал особенно ничего темнить, почти честно рассказал про страшную находку поблизости от собственного дома, и искренность оказалась вознаграждена.
Архивариусы лопатили вместе с ним старые дела, помогали разбирать каракули в документах, заполненных от руки, но при всем энтузиазме результата не было.
После небольших колебаний Зиганшин отложил в сторону дело о розыске одной медсестры, которая давно уже не работала по специальности, а вела такой образ жизни, что ее исчезновение никого не удивило. На девяносто процентов это не то, но хоть какой-то результат…
На второй день пребывания в архиве Зиганшин слегка запаниковал, почувствовав, как тупеет от бумажной работы, а чаепитие с тетками приобретает зловещую притягательность.
«Лучше бы я в засаде сидел», – вздыхал Мстислав Юрьевич, стараясь не думать, что за сухими документами скрываются человеческие трагедии.
Он был уже близок к отчаянию, когда позвонил приятель с добрыми вестями. Памятуя о том, что если не признать пропавшего человека умершим, разыскное дело не прекращается, Зиганшин, не особенно рассчитывая на успех, закинул удочку во все отделы на предмет «поскрести по сусекам», вдруг найдется давно заброшенное дело с подходящими характеристиками.
Приятель раньше служил опером под его началом, показал себя чрезвычайно толковым работником, поэтому, когда освободилась вакансия начкрима в одном из отделов полиции, Зиганшин не поленился и пропихнул парня на должность. Что ж, редкий случай, когда добро возвращается добром. Приятель постарался для своего наставника и нашел-таки дело гражданки Верховской, пропавшей аккурат в ноябре девяносто второго года. На момент исчезновения она работала заведующей отделением в крупной питерской больнице.
