Привязав к телу несколько пакетов с камнями, они бросили его в пруд, и постояли, наблюдая в свете фонаря, как потревоженная ряска вновь смыкается на поверхности воды.
– Ты жил, как жил, не нам тебя судить, – вдруг тихо произнес Лев Абрамович, – но мы будем за тебя молиться, и может быть, душа твоя спасется.
– Поехали, – сказал Зиганшин и зашагал к машине, – ты дорогу запомнил?
– Да…
– Видишь, тропинка отходит? Пройдешь по ней с километр, увидишь старые посадки, там белых – косой коси. Только прошу тебя, отец, не злоупотребляй.
Лев Абрамович дико посмотрел на него и отшатнулся:
– Слава, как ты можешь сейчас об этом думать?
– Могу и тебе советую. Совесть нас все равно будет мучить всю жизнь, давай хоть до завтрашнего вечера к ней не обращаться, пока не закончим дела с ментами. На текущий момент у нас две задачи – отмыться и выспаться.
– Удивляюсь твоему хладнокровию и прагматизму.
– Да? – хмыкнул Зиганшин. – А я вот удивляюсь твоей твердой руке и точному удару. Дальше что?
– Ничего, Слава. Абсолютно ничего.
– То-то же.
* * *
Руслан поужинал и лег, радуясь, что благодаря изматывающему труду по пятнадцать часов в сутки бессонница перестала его мучить. Теперь, как только голова касалась подушки, он забывался тяжелым сном и утром вставал почти с такой же мутной головой, как лег. Горе немного утратило остроту, но не потому, что он смирился с потерей или стал меньше переживать, просто все чувства в нем притупились, и отчаяние, и радость, и все остальное.
Работа поглощала все его внимание и силы, но куда-то исчез прежний азарт и энтузиазм, та радость от сознания, что живешь не зря, благодаря которой Руслан многого добился. Объективно он стал мудрее и справедливее, но в душе воцарилось равнодушие и пустота.
Лиза сидела за столом, набирая на ноутбуке новую книгу. Кажется, дело у нее спорилось, пальцы так и летали над клавиатурой, а на лице с быстротой молнии сменялись самые разные выражения. То она хмурилась, то улыбалась, то поднимала бровь, а иногда вытягивала губы трубочкой. Видимо, между персонажами шел жаркий спор.
Руслан улегся на спину, положив ногу на диванный валик. Все же он слишком рано завалился в кровать, еще нет десяти вечера. Хотел попросить Лизу, чтобы принесла чайку, но решил, что нехорошо отвлекать человека от работы, ради чашки чая выдергивать из волшебной страны.
Глядя на жену, он удивлялся, как она все успевает: и выполнять трудную и ответственную работу следователя, и писать книги, и держать дом в безукоризненном порядке. Руслан очень любил маму и честно пытался не признаваться себе, что до женитьбы никогда так вкусно не ел, но факт есть факт… Он очень хотел, чтобы Лиза перестала работать следователем, но не знал, как попросить ее, чтобы это не выглядело как посягательство на личную свободу жены.
Сегодня его навестил старший Михайловский. Впрочем, навестил – не то слово. Ворвался. Влетел. И чуть не растерзал.
Несчастный отец негодовал, как администрация, которая обязана заботиться об аспирантах и всячески их опекать, допустила арест сына по сфабрикованному и нелепому обвинению и почему ничего не делается для немедленного освобождения Михайловского-младшего?
Руслан пытался успокоить и утешить академика, но успеха не достиг. Хотел рассказать про Зиганшина, что тот держит руку на пульсе и старается добыть доказательства невиновности Ярослава, но Михайловский не был настроен на прием информации.
Несколько раз повторив, что Руслан обязательно будет уволен за халатность и разгильдяйство, академик удалился так резко, что бедный ректор не успел даже предложить ему денежную помощь.
«Ну и хорошо, что не успел! Дам тому, кто действительно нуждается. И про Зиганшина, слава богу, не сказал, мало ли как старый дурак перетолкует… Академик, а надо же, какой психопат! Неудивительно, что у такого папаши сын вырос маньяком-убийцей… Или нет?»
Заведующий кафедрой и аспирант, причем другой кафедры – это совершенно разные весовые категории, но в хирургии, как, наверное, и в других специальностях, люди сходятся не только по должностям и рангам, но и по личным качествам. Ум, стремление развиваться, трудолюбие, интерес и азарт порой объединяют людей с разных этажей социальной лестницы.
Руслан не дружил с младшим Михайловским, но выделял его среди других аспирантов и ординаторов, понимая, что при хорошем наставнике через пять лет это будет непревзойденный мастер своего дела.
Странности Ярослава не смущали его, в конце концов все гении маленько пришибленные. Как говорит Макс: «Нет более мучительного расстройства психики, чем талант». Наоборот, думал Руслан, помня, как беспечно тратил юные годы на девушек и гулянки, нелюдимость Михайловского только поможет ему быстрее преуспеть в профессии.
Ярослав сохранил еще подростковую хрупкость, недорисованность. Высокий узкоплечий парень с тонкой шеей и слабым подбородком, он казался совсем юным и не старался этого исправить, как делают многие молодые доктора, отращивая бородки или нарочито солидно одеваясь.
Михайловский ходил аккуратно подстриженным и выбритым, в одежде предпочитая стиль: «никогда, никогда я не брошу кеды». Джинсики, кроссовки, яркая курточка и рюкзачок – такой наряд уместен на мужчине и в пять лет, и в пятнадцать, и в двадцать пять. Наверное, он не внушал женщинам особого страха, и они легко становились его жертвами. И Инга, естественно, не ждала от него ничего плохого…
Или нет? Убийца кто-то другой? Раз сомневается матерый сыскарь Зиганшин, так уж ему, Руслану, сам бог велел…
Волчеткин покосился на жену. Нехорошо, что жизнь их началась с тайны и не то чтобы обмана, но чего-то очень к этому близкого.
Если Лиза узнает, что он у нее за спиной общается с Мстиславом Юрьевичем и помогает ему в неофициальном расследовании, ей будет очень неприятно.
Отвлекшись от ноутбука, жена поймала его взгляд:
– Что, Руслан?
Он покачал головой, но Лиза не вернулась к своему занятию.
– Знаешь, Руслан, – вдруг сказала она, – мы с тобой слишком долго жили одиночками и привыкли все переживать сами с собой.
– Это ты к чему?
– К тому, что я не жду от тебя откровенности и такого, знаешь, нытья взахлеб.
Руслан приподнялся на локте:
– А ты сама?
– Что я?
– Ну ты сказала, что не ждешь от меня откровенности, потому что знаешь, что я привык переживать все сам с собой. Но может быть, ты хочешь мне пожаловаться и чем-то поделиться? Может, ты хотела бы избавиться от привычки к одиночеству?
– Да при чем тут я?
– Ты моя жена и имеешь полное право навязываться и ныть, сколько тебе хочется.
– Мне пока нечего жаловаться.
– А мне тем более.
