Зиганшин стоял возле закрытой двери и прислушивался, чтобы перехватить Фриду, если она снова проснется. Скорее бы уж дед на что-то решился! Мстислав Юрьевич понимал, что, уговаривая соседа не сообщать в полицию, вешает на себя статью «укрывательство преступления», но преступать закон было ему не в диковинку, и, в конце концов, почему бы разок не оскоромиться ради хороших людей?
Наконец Лев Абрамович опустил руки.
– А что делать, чтобы не сесть? – спросил он глухо.
– Тут мне придется вынести дверь, избить тебя до полусмерти, изнасиловать Фриду, а потом мы позвоним в полицию и скажем, что все это дело рук Реутова. Нам поверят, но гарантирую, мы будем так по-идиотски вести себя на допросах, что подозрения возникнут даже у самого доверчивого следака. Или второй вариант, реалистичный: мы сейчас аккуратно возьмем труп и по-тихому его закопаем.
Лев Абрамович фыркнул:
– Как у Пушкина, что ли? Оставь его, перед рассветом, рано, я вынесу его под епанчою и положу на перекрестке?
– Типа того.
Дед покачал головой, и Зиганшин решил быстро его дожать:
– Слушай, ты думаешь, у матерого зэка будет достойное погребение? Ага, сейчас! В лучшем случае пойдет на пособие для студентов, а потом в биологический могильник. У него же нет никого родных, и хватится его только участковый, когда явится с очередной проверкой. А не найдя дома, вздохнет с облегчением, свалил и свалил, воздух чище будет.
– Все равно нехорошо…
– Да блин, он уже умер! Вызвав полицию, ты его не оживишь, а садиться в тюрьму ради того, чтобы он лег не в землю, а в ванну с формалином, лично я смысла не вижу.
– Слава, а ты считаешь, я был прав?
– Ну конечно! Давай уже начинать, а то утро скоро. Фрида проснется… Кстати, если сомневаешься, вот тебе знак свыше. Если бы Господь хотел, чтобы ты признался, он бы разбудил твою внучку и сделал так, чтобы она все увидела. Тут уж пришлось бы признаваться, Фрида и лжесвидетельство – две вещи несовместные.
Они взяли два больших мешка для мусора и упаковали тело. Нож Зиганшин решил не вынимать, но тщательно протер рукоятку от отпечатков на всякий случай.
Открыв все двери, Лев Абрамович встал в подножие лестницы, чтобы преградить путь Фриде, если та вдруг решит спуститься к ним, а Зиганшин вытащил тело в сад.
Совсем распогодилось, ночь казалась ласковой и теплой, а черное небо было сплошь усеяно звездами, и виднелась даже широкая полоса Млечного Пути. Луна, тревожная и яркая, светила где-то в стороне, и Мстислав Юрьевич подумал, жизнь в глухомани определенно имеет свои плюсы. На десять километров в округе не найдется ни одного свидетеля. На всякий случай он осмотрелся и, прежде чем подогнать машину к участку Льва Абрамовича, прошелся по деревне. Нет, все тихо, дома стоят пустые, некоторые даже с заколоченными ставнями.
Выпустив собак к себе во двор и шепотом извинившись перед ними за вынужденное заточение в машине, он въехал к соседу.
Прежде чем погрузить тело Николая в машину, Зиганшин надел на него еще пару пластиковых мешков и загерметизировал стыки скотчем.
После короткого совещания решено было захоронить Реутова на его же участке, в сарае.
В лесу темно и нехорошо из этических соображений, а на своем участке – это почти могила. И если вдруг кому-то по странной случайности придет мысль гулять среди ночи по окрестностям, он не увидит, чем занимаются в сарае злоумышленники.
Как ни был Мстислав Юрьевич уверен в успехе операции, все же поостерегся оставлять следы протектора возле реутовского дома, встал на шоссе, и оставшиеся пятьдесят метров до сарая тащил труп на себе, чувствуя, как намокают джинсы в высокой траве. Лев Абрамович освещал ему путь фонариком, готовый при малейшем шорохе погасить его.
«Жаль, что распогодилось и вышла луна, – думал Зиганшин, изнемогая под тяжестью своей скорбной ноши, – нас заметят без всякого фонаря, если что. Правильно говорят, идеальных преступлений не бывает. Вроде все продумаешь, а потом раз, и сорвется из-за мелочи какой-нибудь. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти… Бедняга Лев Толстой! Поплатился военной карьерой за этот стишок… Ладно, не о нем сейчас надо сокрушаться. Есть проблемы поострее».
Дойдя до сарая, он сбросил тело на пороге, согнулся, упираясь ладонями в колени, и шумно задышал. Лев Абрамович тем временем открыл дверь, оказавшуюся незапертой, и втащил тело внутрь.
В свете фонарика они увидели картину бедности и запустения. Доски пола, когда-то массивные и добротные, теперь сгнили, щели между ними были заполнены какой-то трухой, и Зиганшин с облегчением подумал, что не составит особого труда вскрыть пол, а потом уложить обратно так, что никто ничего не заметит. Ну и некому будет замечать. Участковый – парень разумно ленивый и не станет надоедать бывшему зэку частыми проверками, раз уж тот живет под носом у подполковника полиции. Позвонит Зиганшину, тот уклончиво ответит, что вроде все тихо, потом скажет: «Слушай, а ведь я его давно не видел». Участковый придет, увидит на всех дверях замки (как раз есть несколько старых висячих замков, которые все руки не доходили выбросить), пожмет плечами, мол, вольному воля, и уедет. В конце концов, Реутов вышел не по УДО, а отмотал весь срок и теперь свободная птица. «Был, – поправился Мстислав Юрьевич, – пока не залетел ко Льву Абрамовичу, прости Господи».
В просторном сарае оказалось пусто, и только один угол занимали старые инструменты, сваленные как попало, какие-то обрывки фанеры, доски и прочий хлам. Этот угол был застелен листом линолеума, и, отогнув его, Мстислав Юрьевич с радостью увидел земляной пол. Он приободрился: задача существенно упрощалась.
Освободив угол от хлама, убрав линолеум, Зиганшин выбрал среди инвентаря самую приличную лопату и приступил к делу, попросив Льва Абрамовича отогнать машину к его дому. Так, на всякий случай. Идеальных преступлений не существует, но к ним надо стремиться.
Дед молча схватил ключи и умчался, приладив фонарик так, чтобы подельнику было видно.
Он вообще оказался прекрасным товарищем, этот странный старик.
Мстислав Юрьевич считал себя сильным и умелым человеком, но все же боялся не успеть до рассвета. Однако работалось на удивление легко, приступая к делу, он полагал, что почва окажется гораздо более плотной и лежалой.
Энергично всаживая лопату в землю и радуясь тому, как спорится работа, он почти забыл о том, что мертвый Реутов лежит рядом, завернутый в мусорные пакеты.
«Вдруг я не прав и надо было вызвать полицию? – раздраженно подумал Зигашин, продолжая копать в том же высоком темпе. – Да нет, бред! Самооборону ни за что бы не признали, народ у нас такого не любит. Он хочет знать, что быть скотом безопасно… Что будет ай-яй-яй, а не нож под ребро. И все равно Абрамыч принял единственно верное решение. У деда не хватило бы сил вышвырнуть Николая из дому живым, вот и пришлось действовать наверняка».
