– Сражайся, храброе сердце!
Мавры были разбиты, сердце Брюса вернулось в Шотландию, потомок же его при Кромвеле бежал в Москву, где и родился Яков Вилимович, сердцу которого суждено было навсегда остаться в России. Генерал-фельдцейхмейстер, участник самых крупных сражений Северной войны, он был выдающимся учёным. Математик, физик, географ, минералог, ботаник, механик и астроном, человек «елико высокого ума, острого разсуждения и твёрдой памяти <…>, к пользе российской во всех обстоятельствах ревнительный рачитель и трудолюбивый того сыскатель был, <…> многие нужные к знанию и пользе государя и государства книги с английского и немецкого на российский язык перевёл и собственно для употребления его величества геометрию с ызрядными украшении сочинил…». Кабинет древних медалей, монет, руд, других природных и хитросочинённых мафематических диковин, острономических инструментов, не говоря уже о библиотеке в немалом числе книг, Брюс передал мимо родного племянника и для пользы обсчей в императорскую Академию наук, ну а для нашего героя он стал звездою путеводною, образцом для подражания, важным собеседником и, можно предположить, другом.
Разглядев в Василии Никитиче многие таланты, Брюс приблизил его и взял с собою в один вояж заморский, а спустя год – ив следующий.
Берлин, Дрезден, Бреславль – капитан артиллерии обучается основам самых разных наук и закупает книги по строительству, геометрии, артиллерии, оптике, геральдике, философии и другим дисциплинам, столь же мало связанным одна с другой, как перечисленные выше. Брюс нанимает за морем мастеровых и закупает картины, Василий Никитич выполняет его поручения и сдаёт экзамены: от одного такого экзамена чудом сохранился чертёж крепости с пометою «16 мая 1716-го начертал Василий Татищев». «Будучи за морем, выучился инженерному, и артиллерийскому делу навычен», – говорилось в приказе Брюса о произведении способного капитана в инженер-поручики артиллерии и приёме в первую роту артиллерийского полка Главной полевой артиллерии с жалованьем в 12 рублей.
Несколько лет шло обученье в Европе, а в перерывах приезжая домой, Татищев устраивал личные дела. В 1714 году он женится, к сожалению, неудачно. Вдова Авдотья Андреевская досталась ему весёлая: родила дочь Евпраксию и сына Евграфа, а потом загуляла, да ещё и с духовным лицом, игуменом Раковского монастыря. В отсутствие мужа с именьем управлялась столь же легкомысленно, сколь и с его честным именем: упускала из виду хозяйство, распродавала вещи, жила лишь в своё удовольствие. Василий Никитич супругу любил, но сам же с горечью признавал: «Любовь часто так помрачает ум наш, что мы иногда наше благополучие, здравие и погибель презираем». Только лишь в 1728 году Татищев подал в Синод прошение о расторжении брака – упоминал прелюбодеяние и расточительство жены. В 1716 году он ещё веровал в святые узы брака, занят же был тогда выполнением очередного задания Брюса – подготовкой практической планиметрии.
Определить роль личности в истории порой бывает проще, нежели определить самый род занятий этой личности. Всем известный портрет Татищева в напудренном парике – брови птичкой, нетерпеливая усмешка, внимательный взгляд… Ещё секунда – и сбежит от художника в свою библиотеку, к недописанным трудам, нерешённым проблемам и непознанным явлениям. Государственный деятель, мыслитель, полевой командир, птенец гнезда Петрова, враг Демидовых и близкий друг Кантемира, основатель Екатеринбурга, Перми и Ставрополя-на-Волге (ныне Тольятти), царедворец, диссидент, хранитель чистоты русского языка, обвиняемый по делу о мздоимстве, он был прежде всего – господин исполнитель. Сейчас сказали бы – первый зам. Прораб истории. Правая и левая рука монарха. И рука та, вопреки наветам, руку не мыла, но неустанно тащила в Россию новые открытия, мастеровитых людей и умные законы из европских стран. В любую задачу, поставленную перед ним Петром I, позднее – Анной Иоанновной, Екатериной, Елизаветой, – Татищев погружался с головой, помышляя при этом только о пользе Отечества. Самому было нужно не так и много – к роскоши не привык, деньги тратил в основном на книги, но и библиотеку свою подарил в конце концов Екатеринбургской горной школе. Работая над практической планиметрией (а точнее, геометрией), Василий Никитич исписал сто тридцать листов, но закончить труд ему не позволили. Не потому, что интерес пропал, а потому, что господ исполнителей в России всегда нехватка. Татищев, жалея неоконченный труд, отправил тетради в Академию наук – но опубликованы они не были. Лишь один опус увидел свет при жизни Василия Никитича, хотя написал он столько, что не всякий сочинитель рядом встанет, – «Сказание о звере мамонте» было издано на латинском языке.
Универсальный солдат, Татищев брался по высшему велению за самые сложные и разнообразные задачи, не пасуя перед неведомым, но завершить дело ему всякий раз не давали, потому как находилось другое, ещё более сложное, а главное, срочное! Он выполнял задания добросовестно, но всякий раз – по-своему, не как предписано, а так, как почитал верным. На его стороне были многие знания, опыт, терпение и смелость, а против сражались неумение ладить с людьми, излишняя доверчивость и, как ни странно, чисто фаустовская страсть к наукам и познанию мира. Он брался за многое сразу, хватал за уши десятки зайцев и тянулся за жаворонком, упуская синицу. В начале года, отмеченного двумя единицами и двумя семёрками, на плечи Татищева возложили работу по строительству Оружейного двора в столице, а двумя месяцами позже направили в Кёнигсберг – с предписанием навести порядок в расквартированных дивизиях и проследить, дабы каждому человеку было сшито «по камзолу, по кафтану». Прораб истории превратился в завхоза и взялся за дело со всем возможным тщанием – выяснил, что сукны дешевле в Гданьске, тогда как сапоги и штаны выгоднее делать в Кёнигсберге. Пятнадцатого июня Татищева перебрасывают в Торунь для исправления артиллерии. Сказано – сделано. Господа генералы довольны весьма. «Порутчик Татищев человек добрый и дело своё в моей дивизии изрядно исправил», – пишет генерал Никита Репнин, комдив. Василий Никитич по-прежнему спомочествовал Брюсу, покупая для него не только книги, но и вина и цитрусовые деревья, а попутно то хлопотал за русского бомбардира, угодившего под арест, то уговаривал пушечного мастера Витверка поработать на Россию, то осматривал и оценивал артиллерийское снаряжение погибшего русского корабля. («Когда вы всё успеваете?» – пискнула бы в этом месте журналистка из нашего времени.) В январе 1718 года Татищев исследует по высочайшему приказу Аландские острова, а через год по указу Брюса и велению Петра приступает к «землемерию всего государства и сочинению обстоятельной российской географии с ландкартами». Выполнить такое дело без должной подготовки – не по его характеру, он ещё в самом начале понял, что «без достаточной древней гистории <…> производить неможно». Так начиналась главная работа Татищева – сочинение «Истории Российской».
К тому времени уже с год существовала особая коллегия для руководства горной промышленностью – Берг-коллегия, во главе которой стоял Яков Брюс. Государство держит курс на управление промышленностью, во все концы империи разосланы уполномоченные – кто в Тулу, кто в Сибирь. Василий Никитич Татищев отправлен высочайшим указом на Урал, в помощь саксонцу Иоганну Блиеру, исследователю и рудознатцу, пробывшему в сих дальних краях свыше двадцати лет. Татищев о местах этих имел понятия приблизительные, но в путь собрался без промедлений. Предписывалось ему вести бухгалтерию, нанимать работников, решать споры, вспыхивавшие здесь с той же частотой, с коей местные люди находили сокровища в недрах. Двадцать шестого мая 1720 года Татищев, Блиер и другие участники экспедиции отплыли на струге из Москвы в Нижний Новгород, 11 июля были в Казани, 30-го – в Кунгуре. Неизвестно, что делали по дороге спутники Василия Никитича, он же привычно исследовал артиллерийское хозяйство городов, оценивал состояние медных плавилен, общался со старателями, с пленными шведами, среди которых обнаружились лекарь, географ, а также «искусный химикус Ригель», по несчастью, сидевший в остроге за убийство. Татищев занимался тяготными для него розыскными делами, отписывая в Берг-коллегию донесения: «ныне же обыватели, видя, что им тяготы никакой нет, приходят свободно и с охотою руды являют, и хотя не всегда годные, однакож мы с ласкою их отправляем, дабы тщились лучше искать». В Кунгуре («город деревянный, весьма ветх и обвалился весь…») Татищев открывает школу для здешних дворянских детей, а впрочем, он считает, что и подьячих следует учить горным делам. Школьное дело он тоже изучал в европских странах и всю жизнь считал недостаток образованных людей главною язвой Отечества. Здесь же, в Кунгуре, по приказу Татищева каждый базарный день читали отныне вслух Берг-привилегию: «Против же того тем, которые изобретённые руды утаят и доносить об них не будут или другим в сыскании, устроении и разширении тех заводов запрещать и мешать будут, объявляется наш жестокий гнев, неотложное телесное наказание и смертная казнь и лишение всех имений, яко непокорливому и презирателю нашей воли и врагу общенародные пользы, дабы мог всяк того страшися».
