Жалобы тянулись, точно нить из бесконечного клубка, ни начала, ни конца, да и как обходиться недругу, который властвовал спокойно в своих землях, королём был в железной короне, и вдруг прибывает некий капитан от артиллерии, становится начальником и начинает чередить свои порядки, не желает принимать условностей, не берёт никакой мзды! Распутать этот клубок предстояло Вышнему суду, а до того в Сибирскую губернию отправлен с расследованием столичный генерал с голландским именем: рассмотреть обиды и «розыскать» между горным начальником и местным олигархом.
Оговорить невинного – дело нехитрое. Можно изладить и так, что спустя века будет преследовать его шлейф чужих домыслов и несовершённых грехов. Пусть даже вина не подтвердится, а понесёт человек наказание не хуже тюремного срока, находясь под следствием, подвергая опасности доброе имя и, главное, не имея возможности делать то, что особливо желает.
Капитан артиллерии, командированный в 1720 году на Кунгур и в прочие места для осмотру рудных мест и строения заводов, был по происхождению москвич и дворянин, выходец из рода смоленских князей, потомков Владимира Мономаха. Земельные владения – в Московском и Псковском уездах, на фамильном гербе – пушка и белое знамя, в родительском кошельке – пусто, но родственные связи в те времена были всё-таки важнее денег.
Семи лет от роду вместе со старшим братом Иваном пожалован в стольники – с малых лет служил при дворе супруги царя Иоанна V, Прасковьи. Стольник обставлял заботами царскую трапезу – престижный пост, завидная должность, доброе начало. Иоанн V страдал косноязычием, болтали, что слабоумен и в целом править некабелъ. На царство его венчали вместе с младшим братцем Петром Алексеевичем, по малолетству негодным к единовластному правлению, – за четыре года до рождения нашего героя в Московском Кремле в ход пошли сразу две шапки Мономаха, оригинал и копия. Иоанну дали настоящую, Петру – поддельную, а какая была тяжелее, спросить уже некого.
Семнадцатилетнего Иоанна женили точь-в-точь как в опере «Царская невеста», о которой тогда никто, разумеется, ни сном ни духом. Свезли девиц со всех волостей – бледных от страха, румяных от волнения. Царю приглянулась Прасковья Салтыкова – мила, приветлива, весела. По отцовской линии будущая царица пребывала в родстве с семейством нашего героя – вот так он, собственно, и попал ко двору
У царя Иоанна и Прасковьи рождались одни только девочки, в живых остались три – Екатерина, Анна и Прасковья. Рождение царевны Анны наш герой запомнил на всю жизнь, ещё не подозревая, какую роль сыграет она в его личной истории – всё от того, что именно в честь её появления на свет семилетний отрок и был пожалован придворной службой. До того он помнил немногое: детство в Москве, на Рождественке, пребывание во псковских вотчинах отца…
При царице Прасковье состояло тогда ни много ни мало 263 стольника, но вскоре после кончины государя Иоанна Алексеевича в 1696 году пришлось сократить штат и переехать в Измайловский дворец «на острову». Наш герой в ту пору потерял должность, но своим при дворе остался и насмотрелся там, конечно, всякого. Отец его, Никита Алексеевич, внимательно следил за обучением детей – не только сыновья, но даже дочь получали уроки на дому, осваивали польский и немецкий языки. А при дворе, как сам вспоминал впоследствии, «от набожности был госпиталь на уродов, юродов, ханжей и шалунов». Спустя многие годы один из таких «шалунов» предскажет нашему герою, что «руды он много накопает, да и самого его закопают». Он усмехнётся, не удостоив шалуна ответом, – далёк был от суеверий, не по моде времени.
В его жизни, к гадалке не ходи, должно было случиться всё: открытия, измены, оговоры, первопроходство, предательство, разочарования, барский гнев, барская любовь и, разумеется, войны. Таким уж был век. Первым несчастьем его стала смерть матери, а потом и женитьба отца на другой женщине, первой войной была Северная.
В 1704 году он в числе других недорослей проходил отбор к военной службе. Фельдмаршал Шереметев осматривал юнцов пристально, как борзых щенков. Триста из полутора тысяч признал негодными, но семнадцатилетний Василий и брат его старший Иван прошли, как сейчас сказали бы, комиссию. Отец, благословляя сынов на ратные подвиги, дал наставление, которое Василий будет помнить до самой смерти: «Родитель мой <…> сие накрепко наставлял, чтоб мы ни от чего положенного на нас не отрицались и ни на что сами не назывались».
Увы, наставление осталось тем, чем и было, – словами. Василий не отрицался от положенного, но сам вызывался и назывался на многое, что не имело к нему прямого касательства. Все отцы, умудрившись опытом и печалями, не только оберегают сыновей от лишней резвости в делах, но испытывают ещё и ревность к свободе молодости, когда можно свернуть, куда взлюбится. Но при царе
Петре Алексеевиче жизнь каждого новика была расписана далеко вперёд. Дворянская закваска, прививка придворной жизни, а потом – под Нарву, во имя Ингерманландии! Рядовой драгун Василий несколько лет служил под предводительством Шереметева, был ранен при Мурмызе в Курляндии, в 1706 году получил чин поручика, но, вспоминая о тех геройских летах, упоминал с самым большим впечатлением «огненного змия», явившегося ему при Нарве. И это не иносказательное описание монаршего гнева, а вполне реальное событие, которое Василий ещё в те годы определил как падение метеорита. Небесные явления и чудеса природы, открытия науки и прорывы многоумных людей «с примеру сторонних чужих земель» занимали его всецело; он чувствовал, как не хватает ему знаний, и каждый свободный миг тратил на то, чтобы завладеть оными с помощью книг и учёных собеседников.
Через два года службы во главе драгунского полка поставили судью Поместного приказа Автонома Иванова, приблизившего к себе молодого поручика. Если бы судья давал юноше рекомендацию, то особливо отметил бы аккуратность, старание, быстрый ум и ненасытную жажду знаний (последнее, впрочем, ценилось далеко не всеми). Иванов рассказал о нашем герое Петру I, а Пётр как раз эти перечисленные качества в приближённых и жаловал.
Смена правителя на Руси всегда влекла за собой разительную перемену его собственной участи – в этом Василий убеждался много раз, но привыкнуть к сему не сподобился. Его внутреннему компасу, встроенному в характер с рождения, был созвучен дух петровских новаций. Хотя нашему герою довелось на себе испытать любовь и гнев великого царя (целован был отечески, бит собственноручно), эпоха Петра I подходила ему точно по размеру, как верно скроенный камзол.
В 1706 году батюшка Никита Алексеевич отдал Богу душу, и наследники разделили между собой имущество и владения. Василий унаследовал часть сельца Горбово Дмитровского уезда да пустоши в Клинском. Он заботится о приданом для сестры, уступает претензиям брата, в общем, ведёт себя не как подобает рачительному помещику и крепкому хозяйственнику. Хорошо, что есть небольшое жалованье за государственную службу, – нехорошо, что выплачивают его лишь время от времени… Но деньги – не его счастье, никогда он не будет знать в них свободы.
Война со шведами тем временем докатилась до величайшей своей точки – Полтавской битвы. Пётр I возглавил дивизию, а после отступления первого батальона Новгородского полка повёл в наступление второй. Шведская пуля прострелила шляпу царя, тогда как Василий, бывший с ним рядом, получил серьёзное ранение. «Счастлив был для меня тот день, когда на поле Полтавском я ранен был подле государя, который сам всё распоряжал под ядрами и пулями, и когда по обыкновению своему он поцеловал меня в лоб, поздравляя раненным за Отечество».
