В 1904 году магистраль была окончена, и вместе с нею как-то незаметно окончилась и молодость Николая – ему исполнилось тридцать пять, зрелый по тем временам возраст.
Женился – супругу звали Мария, она была из хорошей московской семьи, а человеку из хорошей московской семьи навряд ли захочется кормить комаров в Котласе и без конца переезжать с места на место… Рецепт здесь был единственный – выйти в отставку и поселиться в одном из крупных городов, где требуются инженеры-путейцы (а требовались они в те годы повсюду). Почему бы и не на Урале? Брат его, Владимир, лестно отзывался о Екатеринбурге, в котором побывал в 1895 году в командировке. Жил в «Американской гостинице» на Покровском проспекте, где пятью годами раньше останавливался Чехов по пути на Сахалин. Чехову Екатеринбург не понравился, а вот Владимир остался доволен и городом, и его жителями.
Град святой Екатерины он описывал брату с удовольствием, подчёркивал, что для деловых людей здесь создаются самые благоприятствующие условия.
Хорошо начинать новую жизнь одновременно с новым веком – подспудно веришь, что это принесёт успех. Чистый лист, семья, дом и, разумеется, работа – пока жена устраивала быт в особняке на Вознесенском проспекте, инженер нашёл надёжных людей и открыл собственное предприятие по строительству железнодорожных путей.
Всё шло как по маслу – или, уместнее сказать, как по рельсам: едва ли не сразу удалось получить подряд на прокладку южного участка дороги Пермь-Екатеринбург. О, это был отличный заказ, многие желали, но достался Николаю Николаевичу. И фирма его сработала на совесть – даже спустя сто с лишним лет будут добрым словом поминать прокладчиков этих путей. В 1910 году по ним прошёл, пыхтя и посвистывая, первый железнодорожный состав, а подрядчика наградили памятным золотым жетоном.
В Екатеринбурге новый горожанин освоился быстро – он был общительным, энергичным, легко сводил знакомства. Когда открывали первый городской вуз – Горный институт, – инженера пригласили принять участие в работе специального строительного комитета по надзору за возведением корпусов. Почёл за честь, как и членство в Уральском обществе любителей естествознания – знаменитом УОЛЕ.
Новый век тоже быстро набирал обороты – пока бывший москвич пускал корни в уральской земле, Россию сотрясали нешуточные бури. Но инженер, будучи прогрессивным гражданином, верующим к тому же в просвещение и благо перемен, не слишком-то волновался о судьбе государства и о своём будущем. Инженеры востребованы любым режимом, а тёзке-императору, может, и вправду лучше отречься от престола…
Октябрьский переворот Николай Николаевич встретил спокойно – более того, выступил в поддержку новой власти, надеясь, как и многие другие, что ей удастся сделать для России то, чего не смогла власть прежняя.
А вот 1918 год начался для инженера неважно – как любой человек, полный сил и здоровья, никогда и ничем не хворавший, он воспринял внезапное дурное самочувствие трагически. На дворе была весна, они с женой принимали гостей из Петрограда – дальние родственники собирались пробыть на Урале до июля. Николай просил их не стесняться и чувствовать себя здесь так же вольготно, как если бы это был их собственный дом.
Собственный дом… Каким бы уютным и удобным ни казался инженеру особняк на Вознесенской горке, он так и не привык считать его своим. Всякий раз, проходя анфиладой комнат, гуляя по саду, любуясь из окон золочёными куполами храма, он вдруг неожиданно вздрагивал, как от резко налетевшей лихорадки или дурного предчувствия: такое способно вмиг затянуть душу сомнениями, как небо над Екатеринбургом молниеносно затягивает облаками.
«Это, верно, по нездоровью», – решил инженер и, вспомнив, как супруга расхваливала курорт в сотне с лишним вёрст от Екатеринбурга, собрался туда в один день, оставив петроградцев в одиночестве. Они, впрочем, не возражали – даже приятно было пожить в отдельном доме хозяевами. В Петрограде у них всего лишь квартира, а здесь – особняк! Сад, колокольный звон, стрижи… Из каждого окна – свой вид и особый пейзаж.
Чудесный дом. Повезло этим Ипатьевым!
4
«Все так делают» – вот оно, самое краткое и широко распространённое объяснение людских поступков. Годы юности бывшего волейболиста, чей диплом о высшем образовании ещё пах типографской краской, требовали подчинения общим правилам – и «все так делают» было из них самым понятным. В самом деле, как поступить в ситуации, если ты сомневаешься и никогда не сталкивался ни с чем подобным? Проще всего – к тому же безопаснее – обратиться к чужому опыту, спросить совета у старших – словом, сделать «как все». Ну а тот, кто решает поступать на свой лад и риск, должен быть готов к дружному непониманию и коллективному осуждению, потому что «так никто не делает». Тот, кто предпочитает общей широкой дороге тропинку, протоптанную собственными ногами, наверняка помышляет выделиться из толпы, а это уже преступление. Люди живут в одинаковых условиях, носят похожую одежду, мечтают об одних и тех же, расфасованных равными кусками, свершениях, и стоит какой-нибудь голове вознестись над ровной линией – обладатель тут же получит по носу
Он знал это лучше других, но то ли в силу характера, то ли ещё по какой-то причине не мог противиться внутреннему правдоборцу, который на всё имел своё мнение и высказывал его в самых неподходящих (ему-то казалось, в самых подходящих) случаях. После окончания семилетки, на школьном выпускном вечере, когда все со слезами в голосе благодарили педагогов за терпение и щедрость души, он взял слово для того, чтобы рассказать уважаемой аудитории правду про учительницу-самодуршу, действительно отравившую им школьные годы чудесные. Одноклассники промолчали – потому что все так делают, но внутренний правдоборец не боялся ни чёрта, ни ладана. Нельзя такому учителю работать в школе – в этом он не сомневался, а когда он не сомневался, то шёл напролом: тропинку приходилось топтать в буреломе.
И сейчас, после института, когда ему с ходу предложили должность мастера в строительном управлении треста «Уралтяжтрубстрой», точно так же с ходу отказался. Дед был прав – нужно освоить специальность и только потом обучать её премудростям других. Драгоценный год молодой жизни (ну что поделать, если в молодости годы и в самом деле кажутся ценнее тех, что придут на смену), не сожалея, потратил на знакомство с двенадцатью строительными специальностями. Двенадцать месяцев, как в сказке, ушли на то, чтобы не просто называть себя каменщиком, бетонщиком, плотником, столяром, стекольщиком, маляром, штукатуром, машинистом башенного крана и так далее, – а научиться каждому из этих ремёсел. Не для того, чтобы выделиться из толпы, – тем более он и так выделялся благодаря росту, харизме, смелости, – а потому что внутренний правдоборец не позволял поступить иначе. Успеешь стать мастером, какие твои годы.
В 1955 году он действительно занял должность мастера, к 1957-му стал прорабом, через год – старшим прорабом Свердловского строительного управления треста «Южгорстрой», в 1960 году – главным инженером, а затем и начальником стройуправления. Не штурмовал карьерную лестницу, но поднимался по ней вверх легко и без усилий – как в подъездах тех редких домов, которые возводились с мыслью о людях, что будут здесь жить. В том же 1960 году пригласили вступить в КПСС: беспартийный начальник – в те времена это был оксюморон. Когда ему исполнился тридцать один год, он занял должность главного инженера Свердловского домостроительного комбината – ДСК, а в 1968 году его вдруг вызвал к себе второй секретарь Свердловского обкома партии Яков Петрович Рябов. Это приглашение могло означать что угодно – по лестнице можно как подниматься, так и спускаться. Приёмная, кабинет, рукопожатие…
