– Не пущу, – говорит, – тебя во строители, пока ты мне вот здесь, во дворе, своими руками что-нибудь не построишь!
(Морозко из детской книжки, а не дедушка родный.)
– Построишь ты мне, – говорит мечтательным голосом, – баньку. Со предбанничком.
У внука через два месяца – вступительные экзамены! Вообразите нынешнего такого абитуриента: к самодуру-дедушке направился за советом, а потом, вместо того чтобы с репетиторами штаны до дырьев просиживать, он ему баню строит! Никакой нынешний родитель такого не попустит, но у деда свой расчёт и своя правда, при том что баньки у него действительно не имелось. В старости же чаще хочется не чтобы стакан воды поднесли, а косточки погреть, ну, и покомандовать, конечно, – показать, кто был и остался главным.
Внук до последнего надеялся, что старик будет ему помогать или хотя бы руководить строительством, но тот всего лишь договорился с леспромхозом, чтобы делянку отвели. А дальше, дружок, давай сам! Сосны спилить, почистить, обсушить, на себе перетаскать к месту будущей баньки, потом – фундамент, сруб до самого венца… Строить – не ломать! Чуть не целое лето ушло, только на время экзаменов внук уезжал в Свердловск – там сдавал теорию, а у деда во дворе – практику. Справился и с тем, и с другим, экзамены сдал хорошо, ну, и дед был вынужден признать: «Банька пригодная, так что, может, и получится из тебя строитель. Только не отвлекайся ни на что другое: человек не крот, ему не нужно рыть сто ям – лучше всю жизнь копай в одном месте, там и найдёшь своё счастье…».
Эти слова – слова старого человека, который смотрит на жизнь с другого её конца, того, что ближе к смерти. Всякий хочет уберечь своё потомство от ошибок, от этих осточертевших грабель, что бьют прямо в лоб каждому новому поколению… Но у молодости – своя правда, и потом, как узнаешь, в том ли месте копать, если не пробовать одно за другим? Внук профессионально играл в волейбол и так увлёкся, что подорвал здоровье на бессчётных тренировках, – но иначе нельзя, ведь если дед в чём-то и был прав, так это в том, что отдавать себя делу нужно целиком, не размениваясь. Но ведь учился-то не в институте физкультуры, а в том огромном здании с колоннами, что венчает проспект Ленина. УПИ, Уральский политехнический институт, специальность – промышленное и гражданское строительство, – та дедова банька была лишь первым пунктом в длинном списке возведённых объектов. И всё же волейбол казался ему не менее важным: в молодости всё кажется равноценным, но когда спорт стал забирать все силы, начала хромать учёба, а этого юноша стерпеть не мог. Ему нужны были отличные отметки, и он не придумал ничего лучше, чем заниматься ночами, потому что день уходил на тренировки. Организм отозвался высокой температурой и скверным самочувствием, но хозяин даже не подумал изменить режим – и тогда возмутилось сердце. Врачи заявили – если четыре месяца пролежишь в больнице, сердце восстановится, нет – погубишь его навсегда.
Он уехал к родителям, но лежать на ровном месте – не про него. «Клин клином вышибают» – вот это здесь больше подходит. Почти сразу же начал тренироваться, хотя поначалу даже стоять на месте не мог – мотало из стороны в сторону! Зато врачи, когда увидели его в Свердловске через пресловутые четыре месяца, были довольны: ну вот, сразу видно, что вы лежали и береглись! А он разве что отоспался…
Диплом написал за месяц вместо положенных пяти – волейбол по-прежнему отнимал и время, и силы: тренировки, сборы, соревнования… Между прочим, диплом у него был на примечательную тему – глядя из будущего, символическую: «Телевизионная башня». Для 1955 года – очень сложный и смелый проект. Никаких разработок в этой области в те годы ещё не было, приходилось до всего доходить самому. Через час после защиты диплома он уже сидел в поезде «Свердловск-Тбилиси» – впереди были игры на первенство страны. Поезд тронулся, за окном поплыл свердловский вокзал, замелькали городские окраины… Дома давно сменились деревьями, вечер – ночью, а он всё никак не мог уснуть на своей полке – думал, что когда-нибудь придётся отказаться от волейбола. Нужно будет делать только одно дело, и делать его хорошо.
3
Его новый адрес в Екатеринбурге – Вознесенский проспект, 49/9. Инженеру нравились девятки – даже считал, что они приносят счастье. Родился он в год с «девяткой» в окончании – 1869-й, был, что называется, коренной московский житель, плоть от плоти старой Пресни. Безупречное происхождение, крепкий дворянский род. Отец был известнейшим в Москве архитектором, мать занималась воспитанием детей – у Николая имелись брат Владимир и сестра Вера. Маму, Анну Дмитриевну, Николай всегда вспоминал с нежностью и обидой на несправедливость судьбы: какая-то пара десятилетий, и врачи научатся исцелять туберкулёз, который свёл её в могилу. Ну что бы этой проклятой напасти не подождать! Сейчас непременно вылечили бы, мама была лишь тридцати трёх лет от роду… После смерти Анны Дмитриевны их со старшим братом Владимиром отдали в кадетский корпус – ибо только военное воспитание может превратить мальчика в мужчину. Окончив корпус, Владимир поступил в Михайловское училище – и не на шутку увлёкся химией, предпочитая, как всякий мальчишка, взрывчатые вещества. Вот только изучал он их со страстью, недоступной мальчишкам: стал преподавателем в артиллерийском училище, изобретателем и учёным с мировым именем. Владимир открыл химическую реакцию, прославившую их фамилию на весь свет, создал в прямом смысле слова бомбу, отладил производство взрывчатых веществ в родном Отечестве, стал главой Химического комитета России, генерал-лейтенантом и вообще легендой.
Николаю выпала в сравнении с братом довольно тусклая судьба, но он и не искал громкой славы и не подозревал, что она всё равно однажды ухватит его за рукав и, рыча, как бешеный пёс, потащит прямиком к страшному бессмертию.
Никто не знает, чем запомнится наше имя в веках – и с каким выражением его будут произносить потомки (если будут). Брат Николая, выдающийся химик, в конце концов уедет в Америку, начнёт переписываться с Эйнштейном, разработает технологию получения топлива, на котором будут летать во Второй мировой войне самолёты союзников. А что же сам Николай?
Когда ему исполнилось шестнадцать, он стал юнкером Николаевского инженерного училища – то было одно из самых престижных образовательных учреждений России. В 1888 году будущий хозяин дома на Вознесенском проспекте поступил в инженерные войска подпоручиком, после обучался в Николаевской инженерной академии, из которой был выпущен по первому, как тогда выражались, разряду. Военный инженер-поручик начал службу в сапёрных частях, на строительстве железной дороги в 1894-м – том самом году, когда на российский престол взошёл его тёзка, Николай II.
Инженер не был революционером, но не был и ярым монархистом – с персоной русского царя его не связывало ничего, кроме имени. Да мало ли в России Николаев!
«Ни-колай, ни-дворай!» – вспомнилось вдруг обидное и совершенно неуместное прозвище, которым его наградили во время учёбы. Что ж, двор у него теперь имеется, а без кола и обойтись можно.
Железнодорожная магистраль Пермь-Котлас, на строительстве которой инженер трудился под занавес века, считалась одной из сложнейших – преодолевали таёжные буреломы, адские болота, непредсказуемые реки, работали при чудовищных морозах и безжалостных ветрах… И всё это – в диких, неосвоенных краях, в тяжелейших бытовых условиях! Николай, впрочем, не унывал – работоспособности, таланта и терпения ему было не занимать. И заслуги его получили в конце концов признание – имя военного инженера было упомянуто в списке особо отличившихся офицеров. Безупречно честный человек, говорили о нём коллеги.
