– Был штаб РВС, да весь вышел, – хихикнул Кальман. – Теперь крыс жрем…
– И за это «спасибо» скажи, – парировал Рудольф, снимая противогаз. – Прошу к нашему шалашу.
Лицо предводителя обитателей Власихи было бы вполне заурядным лицом мужчины лет шестидесяти, если бы не татуировки на щеках, изображавшие самолеты. Кальман, тоже снявший противогаз, выглядел моложе – лет на сорок пять: умные серые глаза, скривленные в постоянной ухмылке губы и лучики-морщинки, говорящие о веселом нраве. Клоун и есть клоун.
Томский последовал примеру хозяев и тоже снял противогаз, предоставив турбинопоклонникам возможность рассмотреть себя. И лишь из уважения к обитателям бункера не надел его вновь – в помещении стояла невыносимая вонь. Наземный этаж бункера был, как и двор, питомником для крыс, посаженных во все те же проволочные клетки. Здесь, в двух ямах, некогда предназначавшихся для установки какого-то оборудования, хранилось то, чем питались крысы: свежие и уже разлагающиеся туши варанов, гарпий и других, неизвестных Толику мутантов. Несколько членов общины копошились в зловонных ямах, орудуя вилами, и бросали ошметки мяса крысам, которые сразу начинали драться за пищу.
– Мы ходим на охоту, – сообщил Рудольф. – Однако убить крупных мутантов удается не всегда.
– Тогда довольствуемся падалью, – добавил Кальман. – А когда совсем ничего нет, наши серые бестии жрут друг дружку.
– А вы друг дружку отлично дополняете, – улыбнулся Томский. – Странно, что не все время ругаетесь…
В подземном ярусе бункера воняло меньше – благодаря довольно герметичной, обитой по периметру дерматином, двери. Здесь было что-то вроде мастерской для изготовления оружия и пошива одежды. Правда, нещадно чадили фитили, опущенные в банки с жиром. У верстаков с заготовленными для копий палками и грудами нуждающихся в обработке костей было пусто. То же самое – у длинного стола с горой тряпья. Оживление царило лишь возле большого нержавеющего бака. В печку, труба которой выходила наружу через дыру, пробитую в стене, две пожилые женщины подбрасывали дрова и поочередно ворошили уголье гнутой кочергой. Тяжеленная крышка приподнималась под давлением рвущегося наружу пара. Мальчишка, одетый в рванину, выходил в другое помещение и возвращался с ведром воды, которую подливал в емкость для змеевика. Из тонкой клистирной трубки в котелок капал самогон. По бутылкам его разливал лысый толстячок-коротышка, лицо которого не уступало по цвету углям в печи, доказывая то, что не весь драгоценный первач попадал по назначению. Виночерпий приветствовал Рудольфа взмахом руки и принялся затыкать обрывком ветоши горлышко очередной бутыли.
– А производство-то на полном ходу, – заметил Томский. – Сколько литров в день?
– Не считали, – ответил Рудольф. – Нам хватает.
– Без самогонки крысиное мясо лично мне в глотку не полезет, – прокомментировал ситуацию Кальман. – Обычно не могу обойтись без критики, но в данном случае – снимаю шляпу. Пойло действительно отличное. Градус такой, что птеродактиля с первого стакана вырубит.
– Ты попробуешь наш самогон, Томский, – пообещал Рудольф. – Прошу на третий ярус. Там у нас как раз столовая.
Через все помещение третьего уровня тянулись сдвинутые вместе письменные столы. На ободранных офисных стульях сидело человек двадцать турбинопоклонников разного возраста и пола. Судя по всему, члены общины и спали здесь же: на криво сбитых деревянных нарах и просто на цементном полу, кое-как прикрытом тряпьем.
Толик опасался, что крыс будут готовить прямо тут, но кухня, где творились все чудеса кулинарии, оказалась за закрытой, хвала Святой Турбине, дверью. Оттуда вышли две женщины с большой алюминиевой бадьей и принялись разливать в тарелки грибной суп. Сектанты выстроились в очередь. Томского Рудольф усадил рядом с собой. Осмотревшись, Толик на всякий случай положил автомат и винтовку к себе на колени. Лидер общины долго исподлобья смотрел на Кальмана, а потом указал ему на стул рядом с гостем.
– Черт с тобой, садись.
Тарелки с супом им поднесли прямо к столу. Томский, убедившись, что в похлебке нет мясных добавок, проглотил пару ложек и решил не дожидаться второго. Вытащил из рюкзака две банки тушенки, пару упаковок галет, плитку шоколада.
– У меня тоже найдется, чем вас угостить.
Дальше была немая сцена, в сравнении с которой гоголевский «Ревизор» выглядел детским садом: глаза загорелись у всех сектантов, Рудольф привстал, а Кальман потянулся к ближайшей банке говядины.
Рудольф отбросил его руку.
– Убери лапы! Все это будет нашим неприкосновенным запасом!
– Знаю я вашу банду отморозков! Всю жрачку своей Турбине скормите! А я, почитай, двадцать годков тушенки не пробовал.
– Не скормим, а пожертвуем. – Рудольф поманил пальцем одного из сектантов, отдал ему банки, галеты и шоколад, что-то прошептал на ухо. – Когда совсем худо станет…
– Куда уж еще хуже! Говорю тебе, дурья башка, твоя турбина – кусок железа, а авиаконструктор давно сгнил на кладбище! Давай делить тушенку. Тут каждому по ложке выйдет!
– Я те поделю! Заткнись!
– У нас давние разногласия на религиозной почве, – вздохнул Кальман и, сморщившись, поднес к губам ложку супа. – Они верят в мощь турбины, а меня считают еретиком. Что тут поделаешь: дуракам закон не писан.
– Кто тут дурак?! – зарычал, вставая, Рудольф. – Опять ты за старое…
– Хватит! – взмолился Толик. – Лучше расскажите, что у вас на четвертом ярусе.
– Ничего интересного, – пожал плечами Рудольф. – Он наполовину затоплен грунтовыми водами.
– Там темно и сыро, – добавил Кальман. – Отличное место для выращивания грибочков. Скажу тебе по секрету, Томский, среди них есть и галлюциногенные. Пальчики оближешь и с головенкой моментально дружить перестанешь. Они едят их, чтобы поднимать свое сознание до уровня ихней Турбины, а я… Я просто тащусь!
– А почему вас так мало?
– Тридцать восемь человек, включая женщин и детишек, – вздохнул Рудольф. – Еще пару лет назад было полторы сотни…
– Ага! И ты еще твердишь, что Турбина нас хранит! – расхохотался Кальман. – Как бы не так!
– Хранит. Это она прислала летательный апарат, с которого сбросили бомбу на адскую машину, из-за которой мои люди сходили с ума, убивали себя и других.
– Скажи еще, что это была огненная колесница, которой управлял сам Илия-пророк. Не верю. Кальман не обязан всему верить. Сбегу я от вас, Рудольф. Помяни мое слово: сбегу! Чем жить во лжи…
Толик не стал рассказывать о том, что роль Илии-пророка выполнял он сам. Турбинопоклонники могли поднять его насмех, а могли и поверить. Тогда, чего доброго, стали бы поклоняться ему.
– Уже бегал и не раз, – с ехидцей в голосе заметил Рудольф. – Чё ж возвращался?
К удивлению Томского, Кальман, который обычно за словом в карман не лез, замялся и принялся сосредоточенно хлебать свой суп.
