— Нашел? — Кайку поспешила к нему.
В зеленоватом свете Нерин ядовитая кровь на руках Тсаты казалась черной.
— Вот. Можешь это сделать?
— Надо рискнуть, — ответила она, встретившись с ним взглядом. — Ради паша.
— Когда-нибудь я научу тебя правильно употреблять это слово, — улыбнулся Тсата.
К несчастью, времени, чтобы наслаждаться ощущением братства у них не было. Кайку положила ладони туда, где держал руки Тсата, и ощутила плотную отвратительную кожу черного существа, похожего на червя. Он сидел в шее воркуна, чуть повыше места, куда вонзились крюки Тсаты. Они убили уже четырех порченых, и каждый раз в одном и том же месте находили эту отвратительную тварь. Мертвую.
Но на этот раз им повезло. Существо еще доживало последние секунды в мертвом теле хозяина. Этого хватит.
Кайку прикоснулась к нему и открыла Узор. Тсата увидел, как веки ее опустились. Темный поток крови на руках и запястьях превратился в ручеек: сердце зверя остановилось.
Пройти по этой нити не составило для Кайку никакого труда. Сознание червеобразного существа походило на якорь в теле зверя. Крошечные завитки управления, крючки в теле хозяина отпускали его, мертвого. Но самая прочная нить тянулась, как пуповина, через Разлом, далеко… Кайку потянулась за ней к узлу, в котором сходились десятки подобных нитей, трепещущих в течении Узора.
Она читала по волокнам и находила ответы.
Узлом был один из высоких незнакомцев в черном, не ткач. Ни один из них не мог ткать или менять Узор. Однако они держали в руках множество поводков, а поводки сдерживали искаженных и управляли ими через омерзительных существ, которых внедряли у позвоночника жертвы. Погонщики.
Вот как контролируют искаженных. Кайку осторожно продвинулась дальше. Она не знала, до какой степени сильна связь: видят ли Погонщики глазами искаженных? Нет, конечно, нет, тогда они были бы в курсе насчет Кайку и Тсаты, и ткачи предприняли бы меры посерьезнее. Дальше гадать не имело смысла.
Она открыла глаза — зрачки под веками успели стать красными, как кровь — и отступила на шаг.
— Как мы и думали, — пробормотала она и взглянула на Тсату. — Пошли. Они скоро будут здесь.
Они растворились в тенях. Тсата уверенно вел, Кайку следовала за ним, напряженно оглядываясь и прислушиваясь в ожидании опасности. Вдалеке послышался вой и рев: другие искаженные нашли тело, но поделать уже ничего не могли.
Взгляд Кайку остановился на маске, которая лежала рядом с ней на земле. Расположившийся тут же на полянке Тсата перехватил этот взгляд.
— Она тебя выпивает, да? — мягко спросил он.
Кайку слегка кивнула. Потом подняла сумку и бросила поверх маски, чтобы скрыться от ее насмешливого взгляда.
Ночь выдалась теплая, но прохладный ветерок уже намекал на то, что лето и осень не бесконечны, и зима не за горами. В темноте чиккики трещали и щелкали, как сухие ветки в костре, поддерживая мелодичный хор других ночных насекомых, в который вплетались редкие крики живущих на деревьях животных. Сквозь едва покачивающуюся сеть листвы над головой проглядывало гладкое лицо Нерин, заливая маленькую прогалину умиротворяющим светом. Лунные лучи выхватывали из темноты крупные, похожие на узловатые арки корни деревьев и островки мелких растений, что приютились здесь. Лениво кивали лунные цветы с перламутровыми лепестками-звездочками, ловя льющийся сверху живительный свет.
Полянка лежала примерно в миле от барьера ткущих, Кайку и Тсата никогда не отдыхали на опасной территории. А теперь, когда враг встревожен, рисковать и вовсе не следовало. С тех пор как первый искаженный застал их врасплох и им пришлось его убить, хрящевороны стали летать чаще, а количество патрулей увеличилось вдвое. На этот раз им едва удалось уйти: они потратили драгоценное время на изучение странного скользкого существа в шее дозорного, и только развитый инстинкт Тсаты предупредил о приближении других искаженных. Вот и еще загадка: откуда существа узнали, что один из них мертв?
Кайку уже не раз укрывала их от зловещего внимания ткущих, ставила щит, когда невидимое присутствие прокатывалось по Разлому — ткачи искали загадочных чужаков. Они подозревали, что дело неладно. Внезапная смерть одной зверушки наверняка их напугала, недаром они усилили охрану. Но найти корень зла им не удалось.
Ткущие мыслили ограниченно. Им представлялся некий житель Разлома, возможно, член какого-то местного племени, который неведомым способом прошел через барьер и оказался в ловушке. Тот факт, что кто-то свободно ходит через барьер туда-сюда, просто не укладывался в их головах, поэтому они ни разу не заглянули за пределы своей вотчины. Разумеется, искаженные тоже не пересекали невидимой границы, и Кайку и Тсата вовсю пользовались своим преимуществом, спали и строили планы в относительной безопасности.
— Я хочу извиниться, — без всякого видимого повода сказал Тсата.
— Да? — мягко спросила Кайку.
— Я несправедливо тебя осудил. — Он сменил позу на более удобную — сел со скрещенными ногами. Одна из немногих манер, общих для охамбцев и сарамирцев.
— Я уже и забыла об этом, — солгала Кайку, но Тсата слишком хорошо узнал сарамирцев, чтобы ей поверить.
— Мы, ткиурати, считаем необходимым говорить, что думаем, — пояснил он. — У нас нет собственности, паш строится на общности. Мы делимся всем. И держать что-то внутри — плохо. Если кто-то во время каждого обеда накладывает себе слишком много еды и мы злимся на него, то мы скажем ему об этом, чтобы недовольство не нагнаивалось. Равновесие держится на одобрении или неодобрении паша и том, что мы все считаем благом. Кайку пристально посмотрела на него.
— Я говорил, что ты пошла с этой экспедицией из эгоизма, и это остается правдой. Но, делая свое дело, ты ведешь себя неэгоистично. Ты многим жертвуешь, никого ни о чем не просишь, делаешь все сама. Я восхищаюсь этим. Ты не похожа на остальных сарамирцев.
Кайку не знала, гордиться ей или обижаться, потому что, сделав ей комплимент, Тсата нелестно высказался о ее соотечественниках. Она решила отнестись к его оценке снисходительно.
— Ты жесток в своей прямоте и честен в своих суждениях. — Она устало улыбнулась. — Нужно время, чтобы привыкнуть к такому. Но твои слова не оскорбили меня.
Выражение его лица нисколько не изменилось. Кайку уже привыкла к нему и не обращала внимания на странные детали внешности: жесткие, зачесанные назад рыжие волосы, необыкновенно бледную кожу, завитки бледно-зеленых татуировок, покрывающие лицо и руки до кончиков пальцев. Он уже не казался чужестранцем, но воспринимался как чудак сродни Люции. И языковой барьер уже не сковывал ткиурати. С тех пор, как он высадился на родной для нее берег, его сарамирский стал поистине безупречным. Когда хотел, он выражался безукоризненно.
— Тсата, что ты думаешь о нас? Об искаженных вроде меня?
Тсата задумался.
