— Да уж, пожалуйста… — На лице Джугай вспыхнула неожиданная усмешка. — Ты должна вернуться в Провал целой и невредимой. Чтобы я отыгрался на тебе за все эти беспокойства.
Никто не улыбнулся вымученной шутке.
— Вы закончили? — сухо поинтересовалась Номору. — Можем идти?
Кайку ядовито на нее взглянула, наклонилась к Джугаю и прошептала ему на ухо:
— Не завидую я тебе — с такой-то компанией…
Джугай застонал.
Рекай ту Танатсуа, младший брат сарамирской императрицы, уже начал жалеть, что приехал в гости к сестре.
Он сидел в своих покоях на широком каменном подоконнике арочного окна, упираясь ступнями и спиной в боковые части проема и скрестив руки на груди. Рекай глядел вдаль, на север, поверх мощных стен Аксеками и широких равнин. Слева сверкал на солнце изгиб Джабазы, убегающей за горизонт, в горы. День выдался жаркий и душный, казалось, сама земля ленится под ослепительным светом ока Нуки, которое уже клонилось к западу. В высоком небе недвижимо висели мягкие, полупрозрачные полосы облаков. Им владела привычная мечтательная задумчивость.
Узнав, что просьба о поездке в столицу удовлетворена, Рекай пришел в восторг. И не только потому, что это было его первое путешествие без сопровождения семьи (нынешней осенью ему исполнилось восемнадцать), и не потому, что он безумно любил сестру и скучал по ней с тех пор, как она уехала в Аксеками. Нет.
Причиной его бурной радости стала возможность наконец-то уехать от отца, Бэрака Горена. Недовольство родителя сыном все больше и больше действовало юноше на нервы.
Хрупкость матери послужила причиной большой разницы в возрасте между тридцатитрехлетней Лараниен и Рекаем. Природа не наделила эту умную волевую женщину сильной конституцией. Дав жизнь Ларании, она едва не простилась со своей. Нежно любивший супругу Торен попросил ее больше не рожать. Она видела, как он гордится своей дочерью, но знала, что муж мечтает о сыне. Не из-за вопросов рода, потому что Ларания отлично подходила на роль наследницы титула, а в Сарамире он передавался по наследству старшему ребенку вне зависимости от пола, и нужно было специальное разрешение, чтобы жаловать его другому сыну или дочери. Горен относился к тому типу людей, для которых важно подтвердить свою состоятельность как мужчины в потомстве. Сильный сын стал бы его гордостью, занял бы место, которое даже такое сокровище, как Ларания, занять не могла.
Через много лет она решилась и прекратила пить предотвращающие беременность отвары. И подарила мужу Рекая. Этот ребенок забрал ее жизнь.
Горен не был настолько несправедлив, чтобы винить Рекая в смерти своей жены. Но Рекай рос, и становилось ясно, что у Горена есть и другие причины для сожаления. Ларания унаследовала крепкое сложение отца, а Рекай — хрупкость матери, и во всех потасовках его нещадно били. Он стал застенчивым и замкнутым, полюбил книги и учение — безопасные вещи, которыми ему, в принципе, не следовало интересоваться. С точки зрения отца.
Он с самого детства носил шрам от левого глаза до скулы и белую прядь в волосах, упал с каких-то скал и расшиб лицо и голову. Но даже тогда маленький Рекай знал, что не стоит идти с этим к отцу, а лежал, скорчившись, пока не утихла боль и не прошло головокружение.
Отношения с отцом так и не потеплели. Рекай давно уже отчаялся ему угодить. Возможность приехать в столицу из отдаленной Йоспы показалась ему отличным решением проблемы. Но пребывание в Аксеками вовсе не принесло счастья, и Рекай уже задумывался, а не лучше вернуться домой, в пустыню. И Ларании тоже.
Император вел себя все более и более несдержанно. Ни дня не проходило, чтобы они с Ларанией не поскандалили. Конечно, супруги ссорились и раньше, но теперь — как-то особенно жестоко. После того случая в павильоне, когда Мос едва не ударил беременную жену, Рекай стал за нее бояться.
Для Ларании брат был в этих делах поверенным лицом, и она пересказывала ему все подробности скандалов. И это только усиливало его беспокойство. Император видел какие-то странные сны и твердил о них, как одержимый. В чем только он ни обвинял свою жену! Один раз накинулся на нее с вопросами, верна ли она ему. В другой — спросил, чьего ребенка она носит. Ведь они так долго ждали наследника, и все попытки не давали результата — в глазах императора тот факт, что Ларания сблизилась с Эзелем примерно в то же время, когда чудесным образом понесла, вовсе не был случайным совпадением.
А еще Рекай знал, что Эзелю не посчастливилось однажды оказаться поблизости, когда император был в припадке бешенства и, пьяный, угрожал поэту. Эзель поведал Рекаю о своих страхах, но тот скрыл всю историю от Ларании: он прекрасно знал свою сестру. Она непременно сцепилась бы с Мосом из-за этого, а Эзель оказался бы в еще большей беде.
Рекай посоветовал Эзелю на время исчезнуть со сцены. И поэт мудро последовал этому совету, отправившись в долгое путешествие «на поиски вдохновения» и благоразумно не сообщив никому, где его искать. Рекай не знал наверняка, слышал ли об этом Мос, но Ларания слышала и очень обижалась на его внезапное бегство.
Разваливалась не только личная жизнь императора. Его советники уже не осмеливались давать ему советы. Но и действовать без разрешения Моса тоже не решались. Кризис нарастал, известия о наступающем в отдаленных провинциях голоде приходили отовсюду, но никто ничего не предпринимал. Знать взывала к помощи императора, но ее не слышали.
Рекай хотел уехать и забрать Ларанию с собой. Для нее здесь было небезопасно, и ребенка тоже не ожидало ничего хорошего. Но она отказывалась уезжать и оставлять мужа одного и просила брата не покидать ее, жалуясь, что больше ей не на кого положиться.
Разве он мог ей отказать? Ларания его сестра, единственный человек, который всю жизнь его беззаветно любил. Дороже ее у Рекая никого не было…
Мрачные мысли прервал звон колокольчика за занавешенной дверью. Он выругался про себя и огляделся в поисках колокольчика, в который нужно было позвонить, чтобы обозначить разрешение войти. В пустыне подобный обычай не соблюдали, и Рекая он раздражал. На этот раз юноша не стал утруждать себя формальностями и спускаться с подоконника, на котором очень удобно устроился.
— Войдите.
Занавес приподняла умопомрачительной красоты девушка. Каждая линия ее лица и тела дышала невыразимой прелестью: безупречные, изящные черты, идеальная фигура, поразительная грациозность движений. Черные волосы, плотно заплетенные вокруг головы и украшенные драгоценными шпильками, три спадающие на спину косы, смуглая кожа выдавали в ней уроженку Чом Рин. Удлиненную форму глаз удачно подчеркивали зеленоватые тени, на губах мерцал нежный блеск, а на высокой шее покоилось ожерелье из слоновой кости. Элегантное белое платье застегивалось круглой зеленой брошью на плече, оставляя другое открытым. Так одевались в пустыне.
— Я не помешала? — Ее голос напоминал густой мед.
— Нет. — Рекай вдруг подумал, что ему не подобает сидеть в такой развязной позе на подоконнике, и неловко соскользнул со своего насеста. — Вовсе нет.
