Они слышали топот копыт.
Через мгновение их взгляду предстал новый и совершенно нежданный враг.
Всадники дома Икэти с боевым кличем хлынули сверху. В серо-зеленой толпе скакал с высоко поднятым мечом Бэрак Зан. Его голос звучал громче многих. Гхореги попытались организовать оборону, но слишком медленно. Всадники мчались на врага. Они дали одновременный залп из винтовок, сильно проредив ряды искаженных, и врезались в гхорегов с мечами наголо.
Волосатые лапы выбивали всадников из седел, лезвия пронзали шкуру и впивались в плоть, ноги лошадей ломались, как сухой хворост; винтовки бахали, люди падали и погибали под копытами лошадей или в зубах хищников. Хаос рукопашной.
Зан гарцевал на лошади, уводил ее от ударов гхорегов и отрубал мечом каждую протянувшуюся к нему лапу. Впалые щеки забрызганы кровью. Челюсти крепко сжаты. Много лет никто не видел в его глазах такого огня.
Всадников было больше, чем гхорегов, в три раза, но гхореги пока держались, охраняли своих молчаливых хозяев. Те все еще смотрели на север, будто схватка за их жизнь нисколько их не волновала.
И тут еще семь сотен солдат выплеснулись на гхорегов с западного гребня. Жалкая кучка тварей не могла противостоять такой силе — и не могла помешать врагам окружить их и добраться до Погонщиков. Всадники беспрепятственно косили безмолвных существ в черном: отсекали головы, разрубали наискосок, через ключицу. Погонщики не издавали ни звука и покорно позволяли себя убивать. Люди Икэти не задавались вопросом, откуда такая удача, и просто уничтожали врагов, проникая все глубже и глубже в их ряды.
Гхореги отреагировали мгновенно. Всякая слаженность их действия исчезла. Они превратились из опасных воинов в бешеных зверей, которые отчаянно искали выхода из леса сверкающей стали. Их не заботило ничего, кроме своей жизни. Однако они стали только более уязвимыми. Их построгали на кровавые куски мяса в считаные минуты.
Наконец, бойня закончилась. Последние из гхорегов издохли. Бэрак Зан тяжело дышал в седле, озирая кровавую сцену. Бэрак торжествующе оскалился, поднял меч вверх и издал победоносный клич. Его люди ответили ему в едином порыве ликования.
Мисани ту Колай сидела на лошади и смотрела на них с гребня холма. Длинные волосы развевал ветер. Лицо ее, как всегда, было бесстрастно.
В рядах искаженных начался хаос. Погонщики погибли. Звери снова стали зверьми. У западной стены, которая трещала под тяжестью трупов, звери прекратили свои самоубийственные атаки и набросились друг на друга: дым и запах крови взбесил их. Они напарывались на колья, удирали от огня, прыгали со стены и нападали на все, что движется, охваченные паникой. Изможденные и потрепанные защитники, не веря собственным глазам, смотрели, как враги, которые были в шаге от победы, вдруг обратились в бегство, да еще таким диковинным образом. Кто-то в истерике принялся благодарить богов, и его крик подхватили все на стене, потому что только боги способны были спасти людей от неминуемой гибели в самый последний момент.
Люди стояли на стене, их ослабевшие руки едва держали мечи и винтовки, и они просто дышали. Они были счастливы.
На востоке происходило примерно то же самое, за исключением того, что здесь звери были заперты в долине. Они не могли бежать вперед, и их расстреливали из винтовок, пушек и баллист. Без Погонщиков они обезумели от страха. Визг и рев сопровождали каждый взрыв. Кто-то отгрызал собственные конечности, кто-то зарывался под горы дымящихся трупов, другие лежали, словно парализованные, и толпа топтала их или разрывала на куски. Кто-то пытался спастись, забираясь вверх по склону, но таких было немного. Большинство кружились в вихре смерти, пока не приходил их черед погибнуть — от пули или чьих-то когтей.
К закату над Провалом вновь воцарилась тишина.
В алеющем небе все еще плыли облака дыма. Око Нуки рассерженно смотрело поверх западных пиков Ксаранского Разлома. Выжившие в битве уже перестали замечать смрад от горелых трупов и крови: слишком долго они им дышали. Оглушенные битвой и ошарашенные люди бессмысленно бродили по городу или заставляли себя участвовать в каких-нибудь работах: многое нужно сделать, а времени осталось мало.
Женщины рыдали — их мужья уже не вернутся домой. Дети плакали и звали родителей, которые не могли откликнуться, потому что лежали где-нибудь в пыли с разорванным горлом; их хватали на руки чужие матери. Искаженные на время брали к себе не-искаженных и наоборот. Они еще не знали, что, когда опознают трупы, дети останутся с ними навсегда.
Хищников убили, немногие сбежали. Охотники отправились в погоню за теми, кто бродил поблизости. Некоторые звери прятались в домах Провала, их тоже отстреливали.
Невероятно, но город выстоял. Однако люди не чувствовали триумфа, только усталость и смирение. Им пришлось пережить больше ужасов, чем они могли себе представить, и теперь сердца их пребывали в оцепенении. Горе и потери — высокая цена для победы. На людей давило осознание того, что хотя они и отвоевали свои жизни, но Провал погиб. Здесь больше нельзя оставаться. Ткачи придут снова, и в следующий раз они будут осторожнее и хитрее. В следующий раз всей удачи этого мира не хватит, чтобы спасти город.
Войска дома Икэти медленно въехали в Провал. Бэрак Зан и Мисани ехали впереди. Они устали не меньше горожан, но по другим причинам. Их вымотала бешеная скачка из Зилы. Едва не загнали лошадей. Когда Фарех вырвал из Кседжена знание о Люции, Зан наконец-то поверил Мисани. Он взял тысячу всадников, которых привел под Зилу, и во весь опор помчался в Провал. Мисани вела его. Они проехали к югу от Бараска, по северной окраине ужасного леса Ксу и въехали в Разлом к югу от Провала. Мисани вела их тропами, которые пригодны для конных. Обычно эти пути крайне опасны из-за враждующих кланов. Но в эти дни перед лицом великой опасности Разлом отбросил мелкие междоусобные распри. Поэтому Мисани и Зана ничто не задержало, и они прибыли как раз вовремя.
Однако никто не встречал их как героев. Лишь немногие поняли, что крах врагов — это их заслуга. Их встречали взглядами, в которых выражались чувства от любопытства до гнева: зачем эти конные воины в Провале сейчас? Где вы пропадали, когда были так нужны?
Мисани понадобилась вся сила воли, чтобы сохранить хладнокровие. В каждом новом трупе она боялась узнать Кайку, Люцию или кого-то еще из друзей. Нескольких мертвых она смутно вспомнила, но не стала о них плакать: она еще не знала, насколько страшна ее собственная потеря. Разрушенный дом — тяжкое зрелище, но Мисани не отличалась особой сентиментальностью, для нее место — это всегда только место. Но она страшилась спросить о судьбе друзей, страшилась того, что могла услышать в ответ. Насколько она знала Кайку, та обязательно должна была быть в гуще событий. Упрямая девица, которая не отступит ни перед чем… Мисани старалась не думать, что будет с ней, если Кайку погибла.
Она не совсем понимала, куда именно ведет людей Зана. Ею руководило только яркое чувство того, где ей нужно быть — и указания, что оставила Кайлин в ее голове. Даже спустя несколько часов Мисани не до конца пришла в себя от потрясения, которое пережила, когда в ее мыслях прозвучал голос Кайлин.
