– Я пробил направление на область, – сообщил Порфирьев старшему офицеру. – Общая высота поля обломков в километре отсюда понижается приблизительно до метрового уровня. Ещё через два километра начинают попадаться участки незахламленной местности. Всё оплавлено, земля выжжена, обугленные обломки деревьев частично выкорчеваны, много расплющенного хлама, но идти легче, и видимость лучше. Радиационный фон значительно ниже, приборы показали уровень заражения в семьсот рад, но ветра раздувают накрывшее город пылевое облако, и фон медленно возрастает. Надо уходить сейчас, пока там не стало, как здесь.
– Что с роботами противника? – прервал его старший офицер.
– Я никого не видел, – ответил Порфирьев. – Пробовал сканировать эфир, мощные помехи, больше ничего. Следов тоже нет, на улице идёт густой снег. Это нам на руку, скроет наши следы.
– Сворачиваем базу! – офицер подскочил, и его коллега принялся с трудом подниматься на ноги.
– Без антирада наружу нельзя, – вялым голосом напомнил он своему начальнику. – Нам ещё двенадцать часов восстанавливаться до следующего приёма. Здоровья может не хватить, если принять его прямо сейчас.
– Мёртвым здоровье не требуется! – хрипло ответил тот. – Роботы блокировали нас со всех сторон, рано или поздно найдут. Если сможем выйти из кольца, у нас появится шанс.
– У нас три с половиной часа осталось, – подала голос Дилара, баюкая дочурку. – У нас передозировка, нам больше нельзя принимать антирад! Дети могут не выдержать!
– У детей тоже передозировка? – Старший офицер посмотрел на Дилару странным взглядом, мельком покосился на Антона и остальных гражданских, и добавил: – Вылетело из головы… – Он обернулся к Порфирьеву: – Капитан, выведи нас за три часа как можно дальше. База разворачивается за двадцать минут, так что успеем. Но потом придётся сутки сидеть в палатке, пока не пропадёт интоксикация, нести охранение будет некому, все набьются в палатку, хоть голыми руками бери! Найди место для базы!
Военные свернули спецпалатку минут за десять. Два бойца в экзокорсетах подхватили усилителями конечностей здоровенный ящик с упакованной «Базой», остальные рассредоточились согласно приказам Порфирьева. Частоты военных гражданским скафандрам были недоступны, и старший офицер, оказавшийся генерал-майором, велел всем временно перейти на аварийные частоты МЧС.
– В случае контакта с противником гражданским лицам залечь за ближайшим укрытием и не двигаться, – хрипло звучал в шипящим эфире его больной голос. – Сохранять радиомолчание и ждать особых указаний! Остальному отряду вести боевой радиообмен на семнадцатом канале! Основная частота предположительно дискредитирована предателем, пользоваться ей запрещается! Капитан! Командуй!
– Лейтенант, двоих бойцов в головной дозор, двоих в тыльный! – зарычал Порфирьев. – Дистанция до ядра группы – десять метров. Остальные – в ядро группы. Боковое охранение выставлять не будем, людей нет, а гражданские сделают только хуже. Следи, чтобы гражданские не отставали и не растягивались, и не ломали построение! В случае необходимости бей Овечкина больно, он любит тупить и нарушать приказы. Освещение не включать! Идти по снежному следу! В эфир выходить только в экстренном случае! Головняку внимательно слушать условные сигналы!
Порфирьев ушёл вперед, быстро растворяясь в пыльном мраке, и вскоре отряд начал движение. Полчаса все брели сквозь грязный снегопад, и наконец-то оказавшийся рядом с семьёй Антон помогал жене вести детей. Дилара по-прежнему несла маленькую Амину в рюкзачной подвеске за спиной, и Овечкин шёл позади неё, чтобы подстраховать в случае падения на спину, и держал за руку Давида. Разговаривать военные запретили, чтобы роботы противника не обнаружили отряд по звуку голосов, если у них имеются чувствительные микрофоны, и пришлось подбадривать сына жестами.
– Ложись! – внезапно затрещал эфир голосом кого-то из бойцов головного дозора. – Контакт! Молчать и не двигаться!
Минут пять все лежали, замерев и не шевелясь, словно сами являлись обломками. Потом маленькая Амина захныкала, жалуясь на холод и тошноту. Дилара шепотом успокаивала дочурку, но та плакала всё громче. Жена в ужасе уговаривала её замолчать, убеждая то ласково, то сердито, но страдающий ребёнок продолжал плакать. Неожиданно из заснеженного пылевого мрака выполз лейтенант и зажал Амине рот, одновременно указывая Диларе куда-то во тьму. Возглас возмущения застыл у неё в горле, и жена расширившимися от ужаса зрачками смотрела на кроваво-красный отблеск пары глаз, плывущих в десятке метров справа на высоте трёх метров. Самого робота видно не было, но Антон мгновенно узнал его систему наведения, которую тогда, на Фрунзенской набережной, он принял за красные глаза монстра. Робот бесшумно сместился шагов на двадцать, уходя в сторону города, и кроваво-красный парный отблеск исчез в ночной пыли. Отряд пролежал, не шелохнувшись, ещё десять минут, и маленькую Амину едва не засыпало грязным снегом.
– Продолжаем движение! – прорычал в эфире Порфирьев. – Держать темп!
Он повёл отряд настолько быстро, что Давид несколько раз споткнулся и быстро выбился из сил. Антон понёс его на руках, но сам едва не упал, спотыкаясь на плохо заметных под снегом обломках. Тогда он посадил сына на шею, шагать стало легче, но травмированный тазобедренный сустав начал болеть, усталость быстро взяла верх, и Овечкин выдохся. Один из мужчин-активистов заметил это и понёс Давида вместо него, но спустя километр тоже устал и отдал ребёнка второму. Потом из сил выбилась Дилара, и хромающий за ней Антон не успел подхватить споткнувшуюся жену. Дилара упала лицом вперед, изо всех сил пытаясь обезопасить дочурку, и ударилась каской о запорошенный грязью обломок кирпичной кладки. К счастью, каска приняла на себя основную силу удара, и жена не пострадала. Рюкзак с плачущей от страха Аминой Антон повесил на себя, Дилару поставили на ноги, и Порфирьев дал две минуты на отдых. После чего вновь погнал отряд сквозь грязно-снежную кутерьму в изматывающем темпе.
Пробираться по бесконечной свалке обломков, скользя по чёрному снегу и спотыкаясь о незаметные в темноте препятствия, было предельно тяжело. Грязный снегопад не прекращался, сильный ветер хлестал измождённых людей струями бурых снежинок, перемешанных с поднявшейся с поверхности пылевой грязью, и его порывы то били в лицо, затрудняя движение, то в спину, заставляя спотыкаться. Потом ветер мгновенно стихал, и в забитом помехами эфире звучал рык Порфирьева, заставляющего всех ускорить шаг. После полуночи температура упала ещё сильнее, термометр показал минус двенадцать, маленькая Амина страдала от холода, и её плач, не прекращаясь, глухо звучал из-под респиратора. Давид, которого по очереди несли активисты, замёрз без движения, и генерал-майор велел ему идти самостоятельно, чтобы хоть немного согреться. Генерал взял его за руку и вёл за собой, подбадривая рассказами о том, как наши ракетные войска уничтожали врагов, обрушивших на нас термоядерную геенну. От быстрого шага и постоянного преодоления мелких препятствий, Давид быстро выдохся, но терпел изо всех сил, и даже что-то уточнял у генерала задыхающимся голосом.
– Мы точно победили, товарищ генерал-майор? – Давид с шумом втягивал воздух, дыхание через респиратор тяжело давалось изможденному ребёнку. – От нас остались одни обломки…
