– Пойдём, – в безбожно трещащем эфире зазвучал рык Порфирьева. – Тут живых нет.
Антон повернул голову и разглядел расплывчатый силуэт амбала, склонившийся над одним из тел. Здоровяк поднялся, растворяясь в пыльном сумраке, и Овечкин поспешил следом, не спуская глаз со светового пятна его фонаря. Порфирьев останавливался через каждые два-три метра, склоняясь над очередным полузасыпанным грязным снегом телом, возился несколько секунд и двигался дальше. Глядя на усеянный трупами путь, Антон почувствовал, как его начинает бить нервная дрожь, и где-то в глубинах сознания ядовитой каплей саднит усиливающаяся с каждым найденным телом жуткая мысль.
– Кто-нибудь выжил? – выдавил из себя Овечкин, замечая впереди световые пятна нашлемных фонарей. – Из тех, у кого не было скафандров?
– Те, кто получил антирад, – негромкий рык Порфирьева тонул в шипение помех.
– И всё?.. – Антон растерянно смотрел на Давида, осматривающего потрясённым взглядом вереницу мертвых тел, теряющуюся в сумрачном океане пыли. – Петрович ещё жив!
– Ему я тоже дал антирад. Препарат был просроченный, я не стал сообщать об этом всем.
– Но… – сын в ужасе посмотрел на отца, и Овечкин поспешил опустить глаза. – Почему остальные… то есть… в смысле… почему они… умерли все… сразу…
– В городе запредельная радиация, – Порфирьев проверил последнего из мертвецов и выпрямился. – Их самодельная защита лишь отсрочила неизбежное. Люди продержались, сколько смогли.
– Они… – Антон судорожно сглотнул, – умерли из-за меня?
– Если бы мы добрались до подземного города, то так бы и было, – ответил здоровяк, сверяясь с картой на своем лицевом щитке. – Все, кто умер, не дойдя до города, или уже внутри, были бы на твоей совести. Но подземный город оказался уничтожен, спастись им было негде, и один час уже ничего не изменит. За это время мы бы не вышли за пределы Москвы так далеко, где радиации нет. Так что ты оказался ни при чём.
– Они могли бы дойти до заброшенного бункера… – потрясенно прошептал Овечкин, невольно опускаясь на обнаружившийся рядом обломок оплавленной кирпичной кладки. – Нам осталось чуть-чуть… Двадцать человек… Они могли успеть, если бы не я…
– Нет никакого заброшенного бункера. – Порфирьев закончил работать с картой. – Саня, Володя! Привязываемся! Пойдём впереди, как раньше. Петрович! Следи, чтобы остальные держали дистанцию! Овечкин – замыкающий! Если начнете отставать, сразу выходи в эфир! Держать впереди идущих в поле зрения постоянно!
– Как это, нет никакого бункера?! – ошеломленно переспросил Антон.
– Вот так, – ответил амбал. – Я его выдумал.
– Но зачем?!
– Чтобы люди не теряли надежду перед смертью и могли уйти спокойно, без страха и паники, – рык Порфирьева зазвучал громче: – Всё! Выдвигаемся! У нас мало времени!
Он растворился в сумрачной пылевой взвеси, и спустя несколько секунд группа двинулась вперед. Антон пробирался через обломки, бросая взгляды на смутно виднеющиеся впереди силуэты жены и сына, считал истекающие минуты и ежесекундно бросал взгляд на счетчик Гейгера. Три девятки, застывшие на индикаторе с момента выхода со станции метро, не изменялись ни разу, заброшенный бункер оказался мифом, время действия антирада стремительно истекало. Кто-то из активистов, кажется, бывший спортсмен, взял Давида на руки, и Овечкин похолодел.
– Давид! – он рванулся вперёд, стремясь догнать основную группу: – Что с ним?!!
– Я устал, – хмуро признался сын, держась за плечи активиста. – Идти трудно. Ноги болят!
– Я понесу его несколько минут, – успокоил Антона активист. – Пусть отдохнёт немного.
– Овечкин, что у вас там? – зашипел помехами голос Порфирьева. – Почему отстаёте?
– Давид выбился из сил, его несут на руках! – объяснил Антон. – Надо сбавить скорость! Сколько у нас осталось времени до окончания действия антирада?
– До гарантированного – четыре минуты, – ответил амбал. – Останавливаемся! Все – ко мне!
Группа собралась возле Порфирьева, и он извлек из своего снаряжения маленькую плоскую коробочку с литерной маркировкой. Здоровяк щелкнул фиксатором, и Овечкин увидел капсулы с антирадом, уложенные в мягкие гнёзда амортизирующего материала.
– Каждому по одной! Съесть прямо сейчас! – приказал Порфирьев. – Делать, как в прошлый раз: капсулу разгрызть, жидкость проглотить, капсулу тщательно разжевать и тоже проглотить!
– Почему ты не сказал, что у тебя есть ещё антирад? – Антон торопливо пересчитал капсулы. – Двенадцать штук! Можно было бы спасти ещё двенадцать человек!
Порфирьев аккуратно закрыл коробочку и внезапным ударом вогнал кулачище Овечкину в печень. Антона отбросило назад на шаг, он схватился за вспыхнувший болью бок и просипел:
– За что?! – В следующую секунду печень словно взорвалась жесточайшими мучениями, и он рухнул на покрытые грязным снегом обломки, корчась от нестерпимой боли.
– За тупость, – лаконично ответил Порфирьев и вновь открыл коробку с антирадом: – Берите!
– Ты знал, что подземный город под Раменками уничтожен? – Петрович протянул руку, взял одну капсулу и отправил её в рот.
– Догадывался, – амбал быстро раздавал капсулы всем остальным. – Когда мы нашли Центр Управления Национальной Обороной в виде группы уходящих под землю кратеров, стало ясно, что Раменки могут не перехватить всех вражеских ударов. Антирад действует семь с половиной часов гарантированно, дальше зависит от индивидуальных особенностей организма. У меня сопротивляемость держится семь пятьдесят две. Сколько у вас – не знаю, поэтому ешьте сейчас. Лучше не рисковать. За семь с половиной часов из Москвы не выйдешь, сразу было понятно, что возникнут препятствия, задержки, всё затянется. Поэтому я рассчитал всё, что имелось, и честно сказал, что у меня есть лишние десять доз. Овечкин! Хватит кривляться! Вставай и жри свой антирад! Не то умрёшь ещё, а у тебя дети!
Люди спешно разобрали капсулы и принялись просовывать их под респираторы и лицевые щитки скафандров. Дилара покосилась на тяжело дышащего Антона, с трудом поднимающегося с земли, и вытащила из коробки три капсулы.
– Дети смогут это… – её голос звучал почти спокойно, но в глазах царил страх, – перенести?
– Не знаю, – честно признался Порфирьев. – Может, не смогут. Но так хоть какие-то шансы есть, а без антирада они гарантированно погибнут. Без антирада мы все погибнем. Как только начнётся интоксикация, нас скрючит так, что живыми уже не очнёмся. При таком уровне радиации никто не выживет, – он кивнул в пыльный сумрак, в толще которого остались трупы двадцати человек. – Больше антирада нет. За семь с половиной часов мы должны выйти из Москвы и добраться до местности, где нет радиации. Передозировка антирада опасна для жизни, но, может быть, кому-нибудь из нас повезёт. Или найдём медицинскую помощь. Овечкин! Твоё время на исходе!
– Иду… – Антон, превозмогая боль, подошёл к Порфирьеву и забрал предпоследнюю капсулу. Он понизил голос до шепота, чтобы не услышал Давид, и с обидой заявил: – Зачем ты так?! При детях!
