– Что стряслось? – расплывающийся в пыльном сумраке силуэт Порфирьева почудился Антону не там, где он обнаружился на самом деле в следующую секунду. – Почему остановились?
– Как ты определяешь дорогу? – нервно поинтересовался Антон. – Куда мы идём? Ничего не видно! Мы заблудились и ходим кругами!
– Вроде, нет, – грубое рычание здоровяка было задумчивым, словно он вглядывался в карту.
– «Вроде»?!! – опешил Антон. – Что значит «вроде»?!!
– «Вроде» значит, что мы сможем вернуться назад на станцию, если ты об этом, – рык Порфирьева стал ещё более задумчивым, будто разговор с Антоном отвлекал его от других дел. – А вот насчёт бомбоубежища я в точности не уверен.
– Это как? – вклинился в переговоры пожарный. – Мы неправильно идём?
– Компас не работает, спутников не обнаружено, геопозиционирование тоже не пашет, – тоном философа изрёк здоровяк. – В общем, навигатор бессилен. Я иду по гирокомпасу, точнее, при помощи тех его функций, которые работают в этих условиях.
– Ты движешься по карте? – понял пожарный. – Приблизительно? Гироскоп фиксирует направление движения?
– Да, – подтвердил Порфирьев. – У меня на лицевой щиток выведена карта местности. Я проложил курс к нужной точке, и мы идём по нему. Гироскоп чувствует отклонение от прямой, это позволяет не сходить с курса. Проблема в том, что компас не видит север из-за сильной ионизации. Поэтому карту я сориентировал на глаз. По памяти. Насколько точно получилось, неясно. Нужно найти один, а лучше два стопроцентных ориентира, и тогда можно будет привязать карту к местности достаточно точно. Но наш маршрут фиксируется, так что обратно дойдем по своим следам.
– Где мы сейчас? – молодой техник огляделся, скользя лучом нашлемного фонаря по смутно выступающим из пылевого сумрака руинам. – В смысле, как думаешь, где мы?
– Если с картой я не ошибся, то должны быть на Комсомольском проспекте, в районе бомбоубежища, – ответил Порфирьев, продолжая вглядываться в свою карту.
– Это точно не проспект! – нервно возразил Антон, пиная торчащий из месива руин обломок потолочного перекрытия. – Под ногами должен быть асфальт, а не развалины зданий! Мы где-то внутри кварталов!
– Асфальт под тобой на глубине нескольких метров, если не расплавился и не выкипел, – голос здоровяка перестал быть задумчивым, видимо, он закончил возню с картой. – Посмотри на обломки внимательно. Под слоем пыли почти всё оплавлено. За трое суток город перепахало сотни раз. Ты видишь хоть одно здание? Хоть один фронтон или полстены? Мы прошли напрямик, от станции до нужного места на проспекте, это почти три километра. Мы пересекли Садовое кольцо и несколько крупных улиц, а также прошли сквозь десяток кварталов, но ты ощутил разницу? Ты видел хоть что-нибудь из всего этого? Самые высокие препятствия не превышали двух-трёх метров, зато горы обломков встречаются повсюду, и нам трижды пришлось огибать очень длинные многометровые нагромождения. Если ты не понял, то от зданий не осталось даже крупных фрагментов уже через сутки бомбардировки. Остальные два дня тут всё попросту перемешивалось. Видимо, противник бил контактными зарядами, чтобы уничтожить подземную инфраструктуру после того, как уничтожена наземная. Наверное, мы обходили края воронок, потому и разница в рельефе такая большая.
– Может быть, – согласился пожарный. – Но думаю, дело не только в этом. Город стоит на подземных коммуникациях. Под улицами всё изрыто канализацией, подземными переходами, тепловыми сетями и водоснабжением, кое-где под землю убраны мелкие речки. Всё это обвалилось, рухнуло и просело. Образовались гигантские рвы по всему городу, которые ударные волны забили обломками. Получилось сплошное месиво, но рельеф всё равно неровный.
– Как же мы тогда будем искать бомбоубежище? – Антон понял, что вот эта бесконечная свалка из обломков строительных материалов, распростёршаяся под ногами, и есть Москва со всеми её величественными зданиями, тысячами жилых домов и всего того прочего, что делало город городом. – Если мы даже не можем понять, где находимся?
– Отыщем ориентиры, – напомнил Порфирьев. – Пока ты не остановился, я шёл к набережной. По идее, через сто-двести-триста метров мы должны выйти на Фрунзенскую набережную, или как там её теперь. За ней Москва-река, дальше Нескучный сад. Всё это не могло засыпать обломками полностью, потому что за рекой нет домов, там парковая зона. Значит, набережную мы должны отыскать. Там и привяжемся к местности.
– Тогда почему мы сразу не пошли к Смоленской набережной? – полученные объяснения немного успокоили Антона, и ему удалось взять себя в руки. – Она же гораздо ближе к нашему метро!
– А ещё она гораздо ближе к метро «Киевская», – ответил амбал. – В том районе под землёй секретный бункер, я тебе об этом уже говорил. По нему отстрелялись спецбоеприпасами, так что идти в ту сторону я не рискнул. Ты забыл, что случилось со станцией «Плющиха»? Она выходила как раз туда, на Смоленскую набережную.
– Так ведь на Фрунзенской стоит здоровенный комплекс Министерства Обороны! – насторожился молодой техник. – Какое-то там управление национальной обороны, как-то так! По нему наверняка тоже долбанули! Это же где-то недалеко!
– Вот я и думаю, как бы нам случайно не наткнуться на то, что от него осталось, – ответил амбал. – Кто знает, что там сейчас творится…
– Пошли дальше, пока время есть! – заявил техник. – Мы два часа на улице, осталось ещё пять с половиной, значит, у нас на поиски три с половиной часа!
– Два часа, – поправил его Порфирьев. – Полчаса – резерв на непредвиденные обстоятельства, и час – на переговоры с жителями бомбоубежища, если найдём. Видится мне, что это будет самое трудное.
На этом совещание закончилось, и группа пошла дальше. Минут десять всё происходило как прежде: бесконечная свалка обломков под ногами и сплошной океан пыли вокруг, из грязного сумрака которой выныривают мутные очертания обломков покрупнее. Потом неожиданно начался ветер. Полный штиль сменился сильным штормовым порывом, ударившим в грудь с такой силой, что Антон потерял равновесие и оказался на четвереньках. Судя по тому, что связующий канат не натягивался, а световое пятно впереди оказалось у самой земли, молодой техник тоже упал или опустился на землю, чтобы не быть сбитым с ног.
– Что это? – закричал он в рацию. – Что происходит?
Но вместо ответа услышал лишь оглушительный треск помех. Воздух вокруг быстро превратился в пыльную бурю, видимость упала полностью, и по лицевому щитку гермошлема застучали мелкие камни. Поверхность скафандра приняла на себя несколько тупых ударов, и Антон понял, что агрессивные воздушные массы несут с собой массу разновеликих обломков, которые могут разбить лицевой щиток или нанести травму. Он распластался на поверхности развалин, но бугрящаяся всевозможными обломками свалка строительного мусора не позволяла ему надёжно укрыться. Удары приносимых штормовым ветром камней становились всё чаще и ощутимее, и Антон заозирался, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. В паре шагов правее в клубящихся бурунах грязевой пыли он разглядел какой-то крупный обломок. Если залечь за ним, он послужит щитом против бьющих в лицо камней! Антон подскочил на четвереньки, с трудом сопротивляясь ветру, и пополз к укрытию. Когда до камня оставалось не более полуметра, он почувствовал, как канат, связывающий его с замыкающим, натянулся и не даёт продвинуться дальше. Овечкин оглянулся и увидел, что провод каната зацепился за какой-то торчащий из обломков штырь и натянулся как струна. Антон попытался сдать назад, чтобы ослабить натяжение и освободить канат, но в эту секунду ветер швырнул в лицо целое облако крошева, и лицевой щиток сотрясло громким звонким ударом. В первый миг Антон подумал, что гермошлем расколот, и у него внутри всё оборвалось от ужаса. Но лицевой щиток выдержал, и Овечкин не стал испытывать судьбу на прочность. Он рванулся изо всех сил, стремясь достичь укрытия, и опутанный канатом штырь вывернуло из месива обломков вместе с метровым куском какой-то балки. Антон впечатался в выпирающий из общего месива обломков огрызок бетонной плиты, за которым надеялся укрыться, и вдруг почувствовал, как то, на чём он лежит, с хрустом падает куда-то вниз. Он рухнул вместе с кувыркающимися обломками в темноту и от сильного удара потерял сознание.
