– Что же делать… – Антон тщетно пытался найти выход. – Если температура на поверхности упала до плюс четырёх, то вскоре холод доберется сюда! Людям нужен обогрев, они уже просят кипяток, чтобы сделать чай и сварить полуфабрикаты! Может, сделаем специальные места для разжигания огня, и от них отведём вентиляцию за гермоворота?
– Два костра на три с половиной тысячи человек? – грубый рык Порфирьева за спиной заставил Антона вздрогнуть от неожиданности. – И народец убьёт друг друга в очередях! В результате станет меньше ртов. Это твой хитрый план по решению проблемы перенаселения?
– Что? – опешил Антон. – Нет! Мы сделаем костровую зону на станции и в каждом тоннеле! Этого хватит на первое время…
– А на второе? – грубо уточнил Порфирьев. – Если МЧС, на которое ты так рассчитываешь, задержится? Или не придёт вовсе? Кстати, у тебя хватит материала, тянуть вентиляцию с пяти разных точек?
– Нет у нас никакого материала, – отмахнулся Петрович. – Если только вагоны разбирать и из гибких материалов попытаться накрутить самодельных труб. Но не факт, что получится. А даже если получится, то столько вентиляций один черт сожрут всю нашу энергию. Не за сутки, так за двое.
– И что ты предлагаешь? – насупился Антон. Судя по глазам молодого техника, здесь все не на его стороне. – Бросить людей на произвол судьбы?
– Я предлагал тебе прийти на разговор пару часов назад, – парировал здоровяк. – Ты не пришёл.
– Я… – Антон понял, что пока занимался семейными проблемами, забыл о словах Порфирьева, и попытался оправдаться: – Так получилось! Я просидел за передатчиком! Пытался вызвать помощь!
– Значит, у тебя есть шапка-невидимка, – Порфирьев округлил глаза с видом ребёнка-дебила, обрадованного первыми словами любимой сказки. – Потому что я сидел рядом целый час, но так и не смог тебя заметить. Ну и как? Вызвал?!
– У меня дети мёрзнут, – Антон насупился ещё сильнее. – Амина просит горячий чай… Как мне объяснить четырёхлетнему ребёнку, что я не могу её согреть? А макароны, которые принес, чтобы её накормить, нет возможности сварить!
– Не продолжай, а то я сейчас заплачу, – Порфирьев скорчил жалобную мину. – У тебя есть конкретные предложения? Без невыполнимых прожектов?
– Нет, – потупился Антон, – но я ищу выход…
– Он за воротами, – здоровяк удивленно приподнял брови. – Тебе показать? Я думал, ты в курсе.
– Это совсем не смешно, – возразил Антон, стараясь выбирать неконфликтные интонации. – Три с половиной тысячи людей находятся в катастрофическом положении, граничащем с гибелью…
– Послушай меня внимательно, – безразличным тоном перебил его Порфирьев. – И молча. Нам очень повезло. С самого начала. Попытайся подумать, иногда это помогает.
Во-первых, нас не раздавило смещением грунта за трое суток ядерных ударов. Это при том, что мы между Кремлём и «Киевской». И там, и там расположены стратегические объекты глубокого заложения, по которым противник каждые сутки наносил прицельные удары спецбоеприпасами, в этом можешь не сомневаться. Станция «Плющиха» была ближе к «Киевской», и её раздавило. «Смоленскую» по Голубой ветке тоже, это наверняка, потому что они приблизительно на одной линии и уровне. Примыкающие к нам перегоны расплющило, нас отрезало от внешнего мира, но не раздавило. И почти не засыпало, и это при том, что рядом была высотка МИД, по которой тоже били прицельно, хоть и стандартными термоядерными боеприпасами воздушного взрыва. И при всём при этом нора, которую мы прорыли, чтобы выбраться на поверхность, имеет длину всего-то десять метров. Но она кривая, я пробивал путь в обход непреодолимых препятствий, так что истинный слой обломков над нами вдвое меньше.
Во-вторых, здесь, на станции, оказались в наличии самые современные инструменты, которые позволили нам прокопаться через этот самый слой обломков. Мы орудовали отбойными молотками, беспроводными, с хорошими аккумуляторами, и никого из нас не завалило при этом, потому что по счастливому стечению обстоятельств в процессе прокапывания ни разу не прошло оседание обломков или обрушение потерявших баланс остатков конструкций. А такое при разборе завалов не редкость. Помимо этого, у нас были обычные ломы, кирки, лопаты и даже тележки, правда, проехать им было негде, и мы таскали их на руках, переделав под носилки.
В-третьих, эта станция имеет собственную артезианскую скважину. Поэтому тут все обеспечены питьевой водой и не мрут как мухи от жажды или отравления грязной водой, которая уже затопила технический уровень.
В-четвертых, на станции есть собственная аккумуляторная ёмкость, благодаря которой мы до сих пор имеем освещение и вентиляцию, и почти трое суток сопротивлялись затоплению грунтовыми водами, которые нас всё равно побеждают.
В-пятых, в нашем распоряжении оказалось аж десять аварийных скафандров, и, хотя это универсальные скафандры МЧС, а не специализированная антирадиационная защита, в некоторой мере от радиации они всё-таки защищают. Без них люди умерли бы от высокого радиационного фона гораздо раньше, чем смогли бы прокопать нору в магазин.
Порфирьев сделал короткую паузу, задумчиво разглядывая Овечкина, после чего закончил:
– Можно продолжать дальше, но время дороже. Подытожим: если бы ядерная война случилась, скажем, лет сто назад, где-нибудь в начале двадцать первого века, мы бы не выжили. Даже успев укрыться в метро, на текущую минуту мы бы либо умерли уже, либо находились при смерти от удушья и голода, в кромешной тьме и по пояс в грязной воде вперемешку с разлагающимися трупами. На деле же нам сильно повезло, но наше везение не будет вечным. Что бы ты ни сделал, энергия закончится, и вентиляция прекратится. И умирающие от удушья люди сами распахнут гермоворота. И впустят сюда радиоактивную пыль. Рано или поздно она их медленно убьёт. Склад в магазине так или иначе опустеет, и людям придется скатиться до каннибализма, либо выходить на поверхность в поисках других магазинов. Скорее всего, произойдет и то, и другое, просто не со всеми и не сразу, но речь не о том. Выход на поверхность означает смерть. Там, над нами, не просто эпицентр термоядерного взрыва. Там наслоение множества эпицентров, каждый из которых осыпался на поверхность тоннами радиоактивных веществ. Даже в спецскафандре долго не проживёшь. Без него – тем более. И так на всей территории Москвы, абсолютно везде. Ты видел, что стало с мужиками, которые задержались на поверхности слишком долго. Полчаса назад умерло ещё двое. Док говорит, что остальные не доживут до полудня, а уже утро.
Здоровяк вновь умолк на мгновение и подвёл черту:
– В начале разговора ты сказал, что здесь три с половиной тысячи людей находятся на грани гибели. Это не так. На самом деле все они неминуемо погибнут. Они были обречены с самого начала. Можно надеяться на помощь МЧС, но я не знаю, кто спас само МЧС, чтобы оно могло спасти нас. Единственный, призрачный, но всё-таки шанс, который я вижу, выглядит так: надо попытаться отыскать настоящее, специализированное бомбоубежище, и переселить туда хотя бы какую-то часть людей. Проблемы две: найдём ли мы что-то подобное, и если найдём, то захотят ли тамошние жильцы нас впускать. В самом крайнем случае можно рискнуть выбраться за пределы города как можно дальше. Там радиоактивный фон будет меньше. Возможно, нам удастся найти место, где он не опасен. Но поход за пределы города переживут далеко не все, так что для начала нужно попробовать поискать уцелевшие убежища.
