БЫЛИ И ДРУГИЕ ЭПИЗОДЫ.
Кроме той тринадцатилетней потаскушки, были и другие. Их Олег Ильич хранил в себе как свою тайну, как свое самое драгоценное сокровище.
«Мое сокровище»… Он слышал, как Ольга Борщакова так зовет свою дочку Дашу. Волшебницу восьми лет…
А по телевизору бубнили и бубнили: педофилы, педофилия, питерский маньяк, дети – жертвы насилия: девочки, мальчики…
Его собственные дети росли на его глазах. И он был им хорошим отцом. Он любил своих детей, насколько хватало его сил. У него тоже было сердце, как у всех этих телевизионных болтунов. И он не хотел, чтобы его собственным детям что-то угрожало – темные подвалы, подозрительные незнакомцы, вонючее дыхание их алчных слюнявых ртов, их грязные руки, их уродливые наколки, зараза, гнездящаяся в их сгнившем тюремном нутре. Он не хотел своим детям такого. Но его дети выросли, стали взрослыми. И он… как бы это сказать точнее – потерял к ним прежний интерес. Отцовство стало лишь бременем, неким общественным долгом, который надо было нести на своих плечах, чтобы его никто не смог заподозрить в…
Той размалеванной кукле – «тридцатилетке» по имени Ида он солгал в своем рассказе. Тринадцатилетняя потаскушка его не соблазняла. Не забиралась в его постель, не трогала, не ласкала, не щупала его своими жадными ладошками, горячими, как пухлые пирожки. Нет, он сделал все это в тот раз сам.
Было лето. Воздух был душный и влажный. Они были одни в доме. Марина Ивановна уехала в Москву по магазинам транжирить деньги на барахло. Домработницу – мать девочки вместе с мужем-садовником унесла нелегкая на рынок за провизией. А он писал заметки к своему выступлению на министерской коллегии в своем кабинете. Потом увидел на веранде Кристину… Она вернулась с речки, ее волосы были мокрыми, под ситцевым сарафанчиком угадывался еще влажный купальник. Он преградил ей путь в холле, когда она хотела прошмыгнуть в комнату для прислуги. Ее хрупкое детское запястье, на котором как клещи сомкнулись его пальцы… ОН был как пьяный тогда, ничего не соображал. В их доме на Николиной Горе имелся подвал, но…
Разве посмел бы он опуститься до такой смехотворной низости и так опошлить этот фантастический, этот незабываемый момент обладания… мгновение новизны… эйфории… слома границ… дегустации вкуса запретного плода…
У тринадцатилетних совершенно особенный аромат. Ударяет в голову, сводит с ума…
А как благоухают совсем зеленые яблоки?
Кристина плакала, даже ударила его… маленький острый кулачок – он стиснул его в своей ладони. Она вскрикнула от боли, когда он…
Зеленые яблоки покатились по ковру кабинета.
Он пригрозил ей, что убьет ее, если она скажет матери и отцу. А если смолчит, если подчинится, если будет навещать его в минуты домашнего одиночества, то он даст ей денег на модные сапоги на шпильке из магазина «Рандеву» и потом еще даст денег, подарит золотой кулончик в виде рака – ее знака Зодиака. Но она все равно не смолчала, призналась матери. Сказала, что он ее изнасиловал. И в его доме, в его жизни начался сущий ад. Жена Марина Ивановна сыграла в этом аду роль главной ведьмы и одновременно избавительницы от позора, мать Кристины – роль ведьмы-шантажистки и одновременно сводни, а он, Олег Ильич…
Не раз потом после этого «домашнего инцидента», сидя в своем служебном кабинете в департаменте или же в зале совещаний в министерстве, он вспоминал то, что испытал физически и морально, когда был с ней близок. Он смаковал эту картину и томился, и переживал, испытывая то приступы страха, то восторга. Но никогда – раскаяния или жалости – к ней, к тринадцатилетней.
Он вспоминал и другое – всю эту шумиху по поводу маньяков-педофилов, по поводу их розыска, изобличения и предания суду. Могло все это в один прекрасный день произойти и с ним? Мог ли он оказаться на их месте? По его внутреннему состоянию, по его желаниям, мечтам, по его взглядам на мир, а самое главное, по его действиям – вольным и невольным… нет, почти всегда вольным, осознанным – мог. И все покатилось бы в его жизни в пропасть. Уже тогда могло покатиться, когда мать Кристины пригрозила, что напишет заявление в прокуратуру, если он, Олег Ильич, им не заплатит.
Ей заплатила, заткнула деньгами как кляпом рот его жена Марина Ивановна. И с тех пор их прежняя семейная жизнь закончилась. Между ними не было ничего, кроме подозрений и вечных попреков – самой настоящей грызни, постоянного шпионства, прикрытого флером супружеского благополучия – для чужих, для посторонних.
Но на совещаниях и в приемной министра, когда приходилось подолгу ждать, Олег Ильич думал не о своем рухнувшем браке. Он вспоминал Кристину, вспоминал других. Размышлял о преимуществах и о разнице и приходил к выводу, что разница пола в столь юном возрасте не суть важна. Девчонка, мальчишка… Начав с девчонок, можно попробовать и с мальчишками, и это будет пикантно и ново. Главное, что сохранено преимущество, притягательнейшая приманка – возраст, трепетная нежность кожи, аромат волос, хрупкость членов – миниатюрные ступни, которые так и ложатся в вашу ладонь, как крохотные розовые лодочки, соблазнительные округлости и овалы, девственность, чистота…
Только древние понимали во всем этом толк. Они не боялись быть опозоренными, не боялись огласки, им не страшен был зал суда с железной клеткой за деревянным барьером и родственниками жертв, жаждущими скорой и лютой расправы.
Древние ничего этого не боялись. Они просто шли в лупанарий и покупали за серебряную монету у сводни смазливого мальчишку или девчонку, или ехали на рынок невольников и там выбирали себе живую эротическую игрушку самого нежного возраста. И все это называлось великой античной цивилизацией, так почему же сейчас…
Однажды, сидя в приемной, Олег Ильич представил себе оргию в римском духе – так живо представил, почти такую же, как ее изображают в фильме «Калигула»:
«Эй, соберем мальчиколюбцев изощренных…»
Развратников, извращенцев, скотов…
Мраморный бассейн…
Лепестки роз…
Мальчики, девочки…
Солнечный загар. Вспухшие рубцы от безжалостных розог…
Детский плач…
Он никогда не держал в руках книг ни Марциала, ни «Сатирикон» Петрония – просто однажды в Интернете наткнулся случайно на один сайт, где обсуждалось все это – древние вкусы и привычки, изощренный эротизм и современное «нельзя». Завсегдатаи сайта, видимо, были людьми сексуально озабоченными, однако весьма продвинутыми, начитанными. По крайней мере стишки Марциала Олег Ильич почерпнул именно там. Он запомнил их, выучил наизусть. Там были еще и картинки – фотографии античных ваз и римских фресок, снимки статуй южноиндийских храмов.
Там была одна статуя обнаженного мужчины с мальчиком. Совсем крохой, посаженным на мужское плечо. Когда Олег Ильич увидел эту статую, он задохнулся. Его прошиб пот. Это было намного круче, чем попробовать несовершеннолетнюю девственницу. ЭТО было нечто совершенно неописуемое, но до такой степени возбуждающее, что все внутри его так и зашлось от желания.
