Это же нелюдь, форменный упырь!"
И вот «упырь» сидел в кабинете розыска. Осторожно растирал затекшие после «браслетов», заклеенные пластырем запястья. Казалось, Кох был тревожно удивлен и готовился к худшему. Но Никита не торопился начинать беседу. Им пока спешить было некуда.
В КОНЦЕ КОНЦОВ НА ТОМ СОВЕЩАНИИ ОН УБЕДИЛ ВСЕХ. Ему дали добро — со скрежетом, скрипом зубовным, после долгих дебатов, консультаций, согласований, звонков — в министерство, прокуратуру, иные вышестоящие инстанции… Дали!
Это был карт-бланш на операцию. Однако при этом было сделано и строгое предупреждение: если что не так, отвечаешь лично и… Ну, ты в органах не первый год, сам знаешь чем. Никита знал, ЧЕМ ОН РИСКУЕТ. Бог мой, он знал — должность, погоны, перспективы, карьера, честолюбие, но… Он не думал об этом.
Перед ним все время была КАТЯ. Надо же было так случиться, чтобы это оказалась именно она. Катя…
Она так легко согласилась. Она вообще всегда ко всему внешне относится легко. Не потому, что не понимает настоящего положения вещей. А потому… Да что там говорить — он сам отрезал ей все пути к отступлению. Мещерский звонил ему, требовал, просил, предлагал себя «на эту чертову роль!». «Ну какая тебе разница, — убеждал он. — Мы же вместе нашли эту циркачку! Мы были там вдвоем. Оставь Катю в покое. Зачем ты ее втягиваешь во все это? Бери меня!»
А Катя сказала: «Хорошо. Раз это тебе нужно — я согласна, Никита».
А ему от нее… Господи боже мой, да разве ему это от нее было нужно? Разве ЭТО все эти годы?
— Для чего меня сюда привезли? — хрипло спросил Кох. — Что-то случилось?
— Случилось, — Колосов включил в ящике стола диктофон, — случилось то, что в вашем распрекрасном цирке произошло еще одно убийство.
Кох втянул голову в плечи.
— Кого убили? — спросил он после долгой паузы.
— Я скажу тебе, Генрих. И скажу кое-что еще.
И лучше для тебя будет, если ты очень, очень внимательно отнесешься к моим словам. И моим предложениям.
Минул час. Конвой скучал в коридоре. А опергруппа в полном составе сидела в соседнем кабинете, ожидала: когда Колосов закончит и представит на суд коллег аудиозапись вербовки.
— А в обмен на выполнение задания — наши условия: нахождение под подпиской до суда. И самое для тебя главное: закрытый процесс. Полная гарантия сохранения тайны. И если и далее будешь на нас добросовестно работать — полная конфиденциальность. — Колосов медленно излагал условия «торга». — Твои родители, сестра, твои коллеги в цирке — им всем будет известно лишь то, что ты судим за… злостное хулиганство. Во всех учетах, картотеках, справках в дальнейшем будет фигурировать эта статья.
— Они что.., до сих пор не знают, за что меня взяли? — Кох подался вперед. — ТЫ ЧТО, НЕ СКАЗАЛ ИМ?
— Они знают лишь то, что тебя задержали по подозрению в убийстве Петровой и Севастьянова. Теперь, после известных событий, от этих подозрений не осталось камня на камне. Ты чист в их глазах. В будущем они узнают, что тебя будут судить за.., драку с сокамерником, учиненную тобой во время твоего пребывания в изоляторе. То есть за хулиганство:
Кох смотрел на Колосова. Он не верил. Это так явно читалось в его взгляде.
— Порезы зажили? — спросил Никита.
— Что? Да… Почти. — Кох рассеянно глянул на полоски пластыря на запястьях, наклеенные еще в тюремной больнице.
— Ты понял, что я тебе сказал?
— Я понял.
— И ты согласен?
— Я.., согласен. Да. Только…
— Что только?
— Ты говоришь — эта корреспондентка из газеты… А что, если вы на ее счет ошибаетесь? А если ничего не получится?
Колосов присел на подоконник. Кох знал теперь достаточно, чтобы сыграть отведенную ему в этом СПЕКТАКЛЕ роль. Роль открытого, ложного источника. Роль своеобразного «загонщика». А роль ПРИМАНКИ, новой возможной жертвы отводилась в его плане…
Когда он объяснял Кате суть своей идеи, все на словах выглядело примерно так:
"В тот вечер Погребижскую нашли ты и Серега, — говорил он. — И она была еще жива. Это очень важно для нас. Да, она ничего не успела сказать, не назвала имени, но… Катя, все дело в том, что остальные, и думаю, ОН среди них, подошли к конюшне гораздо позже. И всем им без исключения стало известно, кстати от тебя же, что Погребижская какое-то время была еще жива. И что в эти минуты с ней рядом находилась ты, Катя. Пусть нам не повезло, и на самом деле она ничего не успела сказать. Но ведь она вполне могла это сделать, правда? И вот теперь давай порассуждаем. Что мы вообще знаем о том вечере в цирке?
Шла, как обычно, подготовка к представлению.
Погребижская какое-то время находилась у себя в гардеробной. Потом что-то произошло. Либо по пути к шапито она случайно встретила кого-то у конюшни, либо он ее там подстерегал, либо сам под каким-то предлогом зазвал ее туда. И уже там по неустановленной нами пока причине нанес ей смертельные ранения.
Эксперт обращает внимание на их «эмоциональный характер» — Грачкин фигурально, конечно, выразился, но мы его поняли. Кто-то там у конюшни действовал словно в исступлении. И этот человек ушел оттуда с твердым убеждением: он убил. Но прошло полчаса, Погребижскую обнаружили. И вот теперь представь себя на месте убийцы. Он вместе с остальными узнает, что ее нашли и что она жива. Каково в этот миг его состояние? Он в панике! Он чувствует реальную угрозу. Вот-вот она заговорит, и его изобличат. Затем он узнает: Погребижская умерла. И в последние мгновения ее жизни с ней рядом, с ней, его жертвой, были двое: корреспондентка из газеты и фотограф. А потом только ты одна, потому что фотограф бегал за подмогой. И вот с этого момента, думаю, ты, Катя, сама того не подозревая, стала для НЕГО очень важной персоной. Персоной, от которой, быть может, зависит его жизнь и безопасность.
ОН, как и всякий на его месте, сейчас не может не думать о том, что же происходило там, возле конюшни, когда его жертва была еще жива. И при твоем появлении в цирке ты станешь для него объектом самого пристального наблюдения. Он будет терзаться: зачем ты приехала? А вдруг тебе что-то известно? Ты о чем-то догадываешься? Возможно, Погребижская, не успев прямо назвать его имени, все же как-то намекнула, дала тебе какой-то ключ, который может его раскрыть…
И представь себе его состояние, когда он вдруг поймет, что все эти его смутные опасения и догадки внезапно вроде бы начнут подтверждаться.
С одной стороны, корреспондентка поведет себя так, словно она.., действительно о чем-то догадывается. И что-то самостоятельно хочет раскопать. А с другой…
В цирк в это же время неожиданно вернется выпущенный на свободу Генрих Кох. И одновременно с его возвращением по цирку поползут странные, но весьма упорные слухи о том, что его выпустили не просто так, а… — вот теперь, Катя, слушай меня внимательно — а потому, что на момент убийства Погребижской только у него одного из всей труппы — железное алиби. И более того: он, как единственный человек в цирке, который сейчас вне подозрений, теперь сам помогает милиции. Об этом он осторожно намекнет Воробьеву и другим из нашего «списка»: он, мол, помогает ментам, потому что хочет помочь цирку выпутаться из беды, он хочет избавить их от этого кошмара, потому что любит цирк всем сердцем.
