— Вера Тихоновна; но вы же интеллигентный, образованный человек. Пожилой, мудрый. Ну подумайте сами — в то, что вы вчера рассказывали, поверить… ну просто совершенно невозможно. К тому же мне кажется, что для убийства Артема Хвощева, так вас всех здесь напугавшего, были какие-то вполне реальные, а не потусторонние причины. И мы эти реальные причины обязательно найдем.
— Кто найдет-то? Этот, который к вам в окна лазит, найдет? — Брусникина покачала головой. — И кого только берут сейчас в милицию? Здоровый бугай, на нем пахать можно, как на тракторе, а он по развитию своему словно пятиклассник… Это ж надо такое отколоть — в чужой дом, к девушке — через окно?!
Катя хотела было возразить, что мальчишеская глупость и влюбленность — это не такой уж и смертный грех, скорее неопасная болезнь вроде ветрянки, но Брусникина неожиданно схватила ее за руку:
— Не надейтесь, что это будет легко. Ни на что не рассчитывайте. И будьте очень, очень осторожны. Коля Трубников — он же ученик мой бывший, я его вот с таких лет знаю, он всегда тоже вот так — все сам да сам… Все ерунда, все сказки… Ну, а люди-то окрестные другое говорят. Совсем другое. И у него, участкового, защиты требуют. А он, как в прошлом-то году этот ужасу нас тут случился, он прямо почернел весь, похудел, с лица спал. Приехал однажды ко мне — стемнело уж. И говорит: Вера Тихоновна, я у вас побуду, мотоцикл у забора оставлю, а попозднее пойду — проверить мне кое-чего надо тут неподалеку. Ну, я ни слова не возразила, вида даже не подала… А сердцем чувствую — ох неладно, беда будет. Около полуночи ушел он со двора — в форме, с пистолетом в кобуре, в макинтоше своем непромокаемом — ночь-то сырая выдалась, туманная. Дождик накрапывал. Я жду — спать не могу. Второй час, а его нет, третий. Меня прямо в дрожь бросило, чувствую — беда. Чуть рассвело, оделась я, собаку отвязала, пошла в поле туда, к Борщовке…
Катя наклонилась к учительнице, потому что та отчего-то перешла на шепот.
— Ходила я, ходила — нету его нигде. А туман стелется, не видно вдаль-то… А пес мой все назад меня тянет, скулит, хвост поджимает. Пошла я назад. И вышла на край поля-то — гляжу, а в траве под грушей старой вроде копна какая-то темнеет, бугорок. И Тузик начал с поводка рваться, скулить. Подошла я — батюшки мои, а Коля-то Трубников лежит ничком на земле. Без памяти. Как дочку-то Чибисова в этот раз в обмороке нашли — так и он тогда лежал! В землю лицом уткнулся, а в руке пистолет зажат, словно он в кого-то стрелять хотел, защищаться от чего-то. Стала я его в чувство приводить…
—Он был пьяный, да? — тихо спросила Катя.
— Какой там пьяный! Он и в праздники-то в основном не пьет, а все самогонщиков ловит. С сердцем у него плохо было! Припадок. У такого-то мужика здорового — и с сердцем! С чего, а? Ну, подняла я его кое-как, повела. Довела до дома Галины, разбудила ее. Она ему под язык нитроглицерин, а сама бегом к Павловскому — по телефону «Скорую» вызвать. Колю-то сразу в больницу забрали, с сердцем шутки плохи.
— Он вам сказал, что с ним произошло? Как он очутился на краю поля под грушей? — спросила Катя.
— Мне он сказал только, что шел, и вдруг плохо ему стало, мол, не помнит ничего. Сердился каждый раз, как мы с расспросами на него наседали. Только я и без слов его знаю, что с ним там приключиться могло.
— Что?
— А то, что ночью по здешним полям не след никому ходить. Он вот тоже не верил ничему, а люди-то говорят… Ну, и проверить, видно, захотел, посмотреть. Да все сам; в одиночку. А сердце-то и того, не выдержало. Ночью на здешних полях такое привидеться может, что и… Огни он увидал, вот что. Голову на отсечение даю! Многие их тут у нас, перед тем как в Борщовке этот ужас-то случился, видели, да прочь бежали. А он не побежал, а проверять пошел — милиционер же! А люди умные говорят, что за мертвыми огнями в тумане или ночью-последнее дело ходить. Куда они приведут, к кому — этого нам лучше не знать. Не дай бог узнать! — Брусникина еще ниже наклонилась к Кате: — Я ведь Трубникова на том самом месте нашла, про которое вам рассказывала. Здешние говорят, что на этом месте прежде как раз четыре могилы было… Вроде запахали их, когда поле расширяли. А с Колей-то, как он из больницы вышел, неладно что-то было. По лицу видно — неладно. Отец Феоктист — мне Островская по секрету рассказывала — с ним беседу имел. Вроде даже молитву над ним читал. Сам-то Коля сейчас про это не любит вспоминать, но я-то помню…
— И все же я никак не пойму, зачем он в ту ночь отправился в поле к какой-то Борщовке? — тревожно спросила Катя.
— То есть как это вы не понимаете? — Брусникина смотрела на нее испуганно и недоуменно. — Вы же сюда к нам посланы расследовать все это.
— Я приехала расследовать убийство Артема Хвощева.
— Так это ж только что вот было, девяти дней еще не прошло, а тот-то ужасный прошлогодний случай… разве вы не… — Брусникина растерянно посмотрела на Катю, скорбно покачала головой. — Ох, матерь божья, спаси и помилуй нас. — Она поднялась и поплелась прочь от Кати к грядкам.
— Вера Тихоновна! — окликнула ее Катя, но Брусникина не ответила. Ходила между огуречных грядок, наклонялась, как робот.
К завтраку на столе у электрического самовара стояла миска, полная свежих огурцов. Но, несмотря на это, Брусникина в отношении Колосова так и не сменила гнев на милость, и в результате чуткая Катя, кое-как пытавшаяся сгладить неловкость, ощутила, что и в Татарском хуторе незваный ночной гость хуже татарина.
Никита проснулся в восемь. Раздевшись до пояса, долго плескался у колонки на улице, затем смущенно, избегая встречаться, взглядами с Брусникиной, шепнул Кате:
— Поедем к Трубникову, по дороге в курс событий меня введёшь.
Его черная девятка стояла за забором рядом с Катиной машиной.
— Все хочу посмотреть на тебя за рулем, — сказал Никита.
— Ты вообще очень много всего хочешь, — парировала Катя. — Садись, прокачу. Только я дорогу в Столбовку толком не знаю.
— Ну, с таким шофером далеко не уедешь, — усмехнулся Никита и открыл свою девятку, сел за руль сам. Катя села рядом, донельзя довольная.
Никита включил зажигание.
— До свидания, извините меня, пожалуйста, — сказал он громко выглянувшей на шум мотора из окна Брусникиной.
Выехали на дачную дорогу, миновали дома у реки. У поворота на Столбовку Катя неожиданно попросила остановиться.
— Давай пока без Николая Христофоровича поговорим, — сказала она. — Тем более о показаниях Полины ему известно. Тебе как, только факты голые излагать или же и мои личные впечатления? …
— Факты и все остальное. Но сначала факты, — буркнул Никита. Но слушал ее очень внимательно, ни разу не перебив…
— Как тебе показалось, девчонка не лжет? — спросил он, когда Катя закончила свой первый отчет.
— Думаю, ложь не была бы такой бестолковой и бессвязной. Кажется, Полина рассказала все, что видела. Что успела увидеть, пока не потеряла от страха сознание.
