Она замерла от неожиданности. Надо же… Совпадение Кили просто редкая удача? Сколько раз за эти дни она представляла себе эту встречу. Ломала голову, как это лучше сделать — снова ли ехать вместе с Трубниковым в тот печальный на берегу реки или искать какие-то иные подходы, а тут вдруг…
На холме стояла Полина Чибисова. Совершенно одна. Легкий ветерок трепал ее темное летнее платье, распущенные по плечам волосы. Полина стояла к Кате спиной, неотрывно смотря на колышущееся у подножия холма море ржи. Раздумывать, медлить, разглядывать старые деревья, ища под ними несуществующие следы зловещих могил, — было некогда. Катя вихрем сорвалась с места. В ее голове роились тысячи самых разных предположений о том, что случилось и почему Полина Чибисова, недоступная, недосягаемая для следствия Полина — главный свидетель по делу, покинула стены отцовского особняка и стоит здесь, на холме, одна-одинешенька, вглядываясь пристально в то самое место, где свершилось убийство.
— Полина! — крикнула на бегу Катя, боясь, что девушка растает в прозрачном воздухе, как мираж. — Полина, пожалуйста, подождите!
Полина вздрогнула и обернулась. Катя на одном дыхании преодолела невысокий, некрутой подъем. Привязанная за колышек у подножия холма коза прекратила пастись и проводила ее недоуменным взглядом. В желтых глупых глазах козы застыл немой вопрос: ну что ты тут носишься в это тихое летнее утро? Чего кричишь, мешая другим степенно кормиться на сочной траве? Чего вообще тебе, чужой и приезжей, надо здесь — на этом древнем поле, на этом холме?
— Полина, постойте не уходите! Не бойтесь, это я — вы помните меня? Я была у вас дома с участковым Трубниковым! — воскликнула Катя.
Напоминать Полине об обстоятельствах их первой встречи она совсем не хотела. Но так уж вышло — слово не воробей…
— Не ожидала увидеть вас здесь одну, — Катя подошла к девушке. — Здравствуйте, Полина. Рада, что вы уже… совсем здоровы. Только, пожалуйста, не бойтесь меня!
— Я вас не боюсь. Я знаю, кто вы, помню, — Полина смотрели на Катю совершенно спокойно и безучастно. — Я вас увидела, еще когда вы шли по дороге и стояли поддеревом. Вспомнила сразу… Трудно забыть человека, который орет на тебя, когда ты… — Полина потупилась. — Потом… после я спросила у папы, кто вы такая. Он сказал, что вы из милиции.
— Меня Екатериной зовут, можешь звать меня просто Катя. Я вчера из Москвы приехала специально, чтобы встретиться с вами… с тобой, — Катя улыбнулась. — Давай присядем?
Полина послушно опустилась на траву, села, обняв руками голые загорелые колени. Кто знал ее раньше, тот сразу бы сказал, что за эти дни она сильно изменилась — похудела, осунулась. Лицо ее стало совсем детским, но в детскости этой не было ни свежих красок, ни бьющей через край юной энергии — только болезненная хрупкость и странная застылость, Неподвижность черт. Лицо Полины было бесцветным-непокойным, неестественно спокойным.
— Как чувствуешь себя? — спросила Катя.
— Ничего, спасибо.
— Из дома сегодня впервые вышла?
— Да. Захотелось.
— А до этого было страшно выходить?
— Не знаю, не помню, — сказала Полина тихо. — Я ничего не помню, что со мной было…
—Ну, как же ничего? Ты даже помнишь, кто я такая, — сказала Катя. — И что я кричала на тебя… Тоже нашла что кричать, идиотка, в такой момент…
Полина повернула голову в ее сторону.
— Вы, наверное, тоже испугались, — сказала она. — Знаете, а дома со мной об этом не говорят. Совсем.
— Пожалуйста, давай на ты, а? Я тебя хоть и старше, но все же не настолько, чтобы ты ко мне как к строгой тете из милиции обращалась. Дома, Полина, с тобой об этом не говорят, потому что не хотят тебя тревожить воспоминаниями. Боятся за тебя, оберегают.
— Я больше такого никогда не сделаю. Это было как во сне, — сказала Полина тихо, — И не потому, что повеситься гадко, неэстетично. Есть смерти гораздо хуже, страшнее. А вы… ты приехала, чтобы тоже меня допрашивать?
— А ты хочешь про это говорить?
— Я не хочу, чтобы меня допрашивали.
— А если просто поговорить? Пусть не со мной, с кем-нибудь?
Полина подумала.
— С мамой, может быть… — произнесла она очень тихо. — Но она не спросит, она у меня умерла. А со следователем, что приезжал, с врачами не хочу. Ни за что!
— Может быть, тогда с отцом? — осторожно спросила Катя.
Полина судорожно замотала головой — нет, нет. В темных глазах ее мелькнул животный испуг.
— А с Артемом, будь он жив, ты бы смогла об этом говорить?
Полина снова замолчала. Покачала головой — нет, потом кивнула — да. И вдруг всхлипнула, плечи ее затряслись.
— Вы любили друг друга? — спросила Катя. Полина взглянула на нее сквозь слезы:
— Я виновата. Ужасно виновата перед ним, ужасно…
— Ну что ты? Почему?
— Я виновата. — Голос Полины дрожал. — Мне не надо было соглашаться, не надо было выходить за него, не надо этой свадьбы… Не было бы ее, он был бы сейчас жив.
— Никто не знает своей судьбы, Полина.
— Вы не понимаете — это не судьба, это я! Я одна во всем виновата, Когда мы за столом сидели, когда танцевали, я все время думала… все думала про себя: теперь конец, все погибло и ничего уже нельзя поправить… Только одно может меня спасти…
Катя взяла девушку за руку, крепко сжала ее холодную влажную ладонь.
— Полина, прежде чем ты сейчас что-то еще мне скажешь — подумай хорошенько. И успокойся.
— Но я должна сказать хоть кому-нибудь… Хоть вам… Мы танцевали, был фейерверк… Артем был со мной, он так радовался… А я… Я смотрела на него и думала: все погибло, все, и ничего уже не поправишь. Вот если бы он, Артем, вдруг исчез… если бы его вообще не было на свете… Или если бы он вдруг умер внезапно, то я бы… я была бы спасена. Я хотела, чтобы он умер, понимаете? Я очень сильно этого хотела. И тогда, когда нас в церкви венчали, и в загсе, и когда мы за столом сидели, и когда на машине в Москву ехали — всегда! Я желала ему смерти.
— Ты так страстно это твердишь, что я даже боюсь тебя слушать, — сказала Катя. — А вдруг ты сейчас скажешь — берите меня, сажайте в тюрьму, я убила Артема?
— Вы что? Нет! — Полина резко отпрянула.
— Но даже если бы ты сказала мне это здесь и сейчас, я бы тебе все равно не поверила, — продолжила Катя, внешне никак не реагируя на ее восклицание. — На убийцу ты, девочка, не похожа. Ты жертва и одновременно — наш главный свидетель. Очень важный свидетель, который так долго, упорно молчит. А перед женихом своим ты, наверное, действительно виновата. Он тебя любил, а ты, как я понимаю из того, что ты говоришь, его не любила. Совсем. А замуж все-таки пошла. Почему?
— Они все этого хотели. Так хотели нашей свадьбы — папа, дядя Тоша — отец Артема, сам Артем. Я не могла, не хотела их огорчать. И потом, я думала… я надеялась, что мне самой это поможет.
