Анна Лыкова — частый и желанный Салтыкову гость в Лесном, его просто не замечала. В упор не видела. А если и видела, то на долю секунды — не больше. «Привет, хорошая погода, где Роман Валерьянович?» — это было обычно все, чем она удостаивала его при встрече. А ведь именно к ней он ревновал Салтыкова сильнее и мучительнее всего.
Еще более частый гость в Лесном, почти ежедневный завсегдатай, Марина Аркадьевна Ткач тоже, как он считал, ненавидела его всеми фибрами души. Прежде тайно, а сейчас, после смерти Филологовой, открыто давала это ему почувствовать.
Леша знал, что и она маячит в Лесном только ради Салтыкова. И терялся в догадках — знает ли об этом Денис Малявин, чьей женой Марина Аркадьевна фактически была. А если знает, почему не положит этому конец? Почему не вмешается и, как мифический Персей, не срубит этой Медузе, этой обольстительной стервозной гидре, ее золотоволосую голову?
Правда, раньше с Мариной Аркадьевной открыто он не сталкивался. Возможно, что-то про них с Салтыковым она, как и всезнайка Долорес Дмитриевна, подозревала. Но возможно, не верила своим догадкам. Ведь женщины — и это Леша считал их непростительным минусом — в отличие от мужчин никогда не осмеливаются взглянуть прямо, без предрассудков в глаза реальности, а забивают себе голову разными фантазиями. А затем случилось так, что она их застукала. Момент был не самый подходящий: наутро после убийства Филологовой Марина Аркадьевна примчалась в Лесное ни свет ни заря — якобы потрясенная происшедшим. Якобы…
Леша не очень любил вспоминать, какое выражение приняло ее холеное лицо, когда она переступила порог офиса-кабинета, явно намереваясь броситься на шею Салтыкову со своими утешениями и соболезнованиями, (ведь так поступают в такой трагический момент все они), и увидела их на диване вдвоем. Воспоминания ночи были все еще сильны у обоих. Им так не хотелось разлучаться ради соблюдения приличий — ведь день, это ужасный послеубийственный день обещал быть тяжелым и жестоким. Поэтому они так старались быть особенно нежными друг с другом. Это было так естественно! Но не для женщины в лице дражайшей Марины Аркадьевны. Леша вспомнил как она остолбенела на пороге кабинета, глядя на них. Словно шаровая молния поразила ее навылет, они тоже молчали, сразу же отпрянув друг от друга. Потом Марина Аркадьевна попятилась, хрипло сказала «простите» и хлопнула дверью.
Изумрудов надеялся, что она тут же уедет, смоется из Лесного. Но она не уехала. Нет, она осталась завтракать! Обращение ее с Салтыковым вроде бы даже и не изменилось, А вот он, Леша, почувствовал за тем завтраком, когда все только и говорили об убийстве Натальи Павловны, а Долорес Дмитриевна безутешно рыдала за чашкой какао, что ему, лично ему с этой минуты объявлена Мариной Аркадьевной беспощадная война на полное истребление.
Люди больше не услышат наши юные смешные голоса. Теперь их слышат только небеса…
Музыка. Приглушенная музыка из колонок. Песня. Леша был рад ей. Без музыки, без «Ночных снайперов», без «Смысловых галлюцинаций», без этого божественного хита «Ноги» в Лесном в этом воцарившемся могильном отстое было бы совершенно невозможно существовать.
Музыка доносилась, конечно же, из комнаты Вальки. Леша хотел побыть у него. Но Валька был не один. Приоткрыв дверь, Леща увидел в комнате и Долорес Дмитриевну. Она сидела на диване рядом с сыном. За дни, прошедшие со смерти Филологовой, она сильно изменилась: осунулась, похудела. Стала какой-то рассеянной, суетливой, часто плакала и пила успокоительное.
— Валя, я тебя прошу, я умоляю… Мама тебя на коленях умоляет, — донесся до Изумрудова ее тревожный шепот.
— Ну, ма! Ну что ты в самом деле? Что я — маленький, что ли? — Валька был чем-то крайне недоволен.
— Валечка, я прошу тебя. Мама просит тебя. Ты видишь, что здесь творится. Убивают людей. Наташа вот погибла… Я прошу тебя — с территории усадьбы ни шагу. Не ходи никуда.
— И даже в магазин, что ли?
— Никуда. Слышишь?
— И в дом отдыха? Но там же Интернет-кафе! Ну, ма, ну ты что совсем уже? Тут же от скуки подохнешь!
— Что за выражения, Валя? Следи за своей речью, — голос Долорес Дмитриевны звучал жалобно и плаксиво. — Если тебе дорого мое душевное спокойствие, если, наконец, ты меня любишь, ты… будешь на этот раз послушным. Слышишь? Я не разрешаю тебе никуда ходить! Пока не кончится весь этот ужас, Пока милиция не поймает это чудовище…
—Да тут в этом вашем Лесном хуже, чем там, в деревне! — выпалил Валька. — Вы ж тут все ненормальные. От собственной тени шарахаетесь!
Леша со вздохом притворил дверь в комнату друга. Мать на Вальку наседает. А насчет теней он, в сущности, прав…
В этот час во всем большом доме было тихо. Работы в парке по-прежнему шли, на берегу пруда. Но как-то вяло. Утром Леша видел Малявина — тот был мрачнее тучи. Орал и ругался матом на рабочих. О чем-то долго совещался с Салтыковым в кабинете. Салтыков в Москву не уехал, остался. И Леша был этому несказанно рад. Более того — даже благодарен, так же как и музыке, которая жила; не умирала благодаря Вальке Журавлеву в этом отстое.
Если посмотреть в окно, можно было увидеть Романа Валерьяновича. В куртке, толстом свитере и твидовой английской панаме он прохаживался по аллее под руку с Анной Лыковой. Она приехала в Лесное одна на такси, без брата.
Если же спуститься вниз в гостиную, можно было бы увидеть и Марину Аркадьевну Ткач. Она сидела под праздно горящей в свете дня настольной лампой — бронзовый сатир, умыкающий нимфу. Курила — перед ней на столике стояла яшмовая пепельница, полная окурков. Что-то читала.
Завидев Изумрудова в дверях гостиной, быстро перевернула это «что-то» обложкой вверх. Леша успел заметить только, что это была вроде как толстая тетрадь. Переплет обтянут поблекшим от времени сиреневым атласом, испещренным пятнами.
— Тебе что здесь надо? — тихо спросила Марина Аркадьевна.
— Ничего, — Леша не знал, как себя теперь с ней держать.
— Поди скажи Салтыкову — только что звонил его родственник Сергей Мещерский, — Марина Аркадьевна кивнула на телефон на диване. — Он собирается приехать сюда. Спрашивал, удобно ли. Ну чего же ты застыл? Иди.
Глава 20
ВНЕШНИЙ ФАКТОР
— Знаешь, а я бы тоже, наверное, все-таки не отказался от шанса найти легендарное сокровище, — объявил Сергей Мещерский Кате на следующий день уже на пути в Лесное. — Даже если бы этот шанс был один из тысячи, все равно бы, наверное, попробовал. Вчера я был, пожалуй, не прав. Даже если у человека есть все, что он хочет, он не устоит против такого шанса испытать судьбу. Все дело в азарте и во врожденной…
— Алчности? — подсказала Катя.
— Но Салтыков вовсе не алчен по натуре! — Мещерский покачал головой. — Нет, нет, я не об этом хотел сказать, а о его врожденной тяге к рискованным предприятиям. В его затею с возрождением усадьбы никто не верил, даже его отец считал это" чистым сумасбродством. А он в это поверил, рискнул, взялся и почти уже воплотил свою мечту в жизнь. Может быть, так же обстоят дела и с поисками этого клада… А это что у нас такое? Посмотри-ка, Катюша, у нас на хвосте, кажется, кто-то завис, — Мещерский мельком глянул в боковое зеркало машины. — Я уж с самого поворота с шоссе на это чудо в перьях любуюсь.
